Святитель Григорий Богослов "О себе самом и о епископах"
Святитель Григорий Богослов
О себе самом и о епископах1)
• Предисловие
• Латинское предисловие к тексту (в издании Миня)
• О себе самом и о епископах
Тот кто призван быть епископом, призван не для того, чтобы командовать, но для того, чтобы совершать это служение с такой кротостью и таким смирением, чтобы оно было полезно и самому совершающему, и тому, на кого направлено... ибо правление христиан должно быть во всем отлично от власти язычников, которая представляется жестокой, бесстыдной и тщетной.
Ориген, Толкование на Мф.20:25.
Предисловие
Предлагаемое вниманию читателей поэма святителя Григория Богослова, переведенная священником Алексием Ястребовым, никогда до настоящего времени не публиковалась на русском языке. В «Патрологии» Миня она следует непосредственно за знаменитой поэмой «О своей жизни», которая была переведена на русский язык в XIX веке в числе других автобиографических сочинений Григория. Решение русских издателей не публиковать данный текст, очевидно, было обусловлено его содержанием: в нем Григорий с большой резкостью говорит о своих собратьях по архиерейству.
Впрочем, настоящий текст – далеко не единственный, в котором Григорий обрушивается с жесткой и нелицеприятной критикой на епископов своего времени. Помимо него Григорию принадлежит еще несколько стихотворений, специально посвященных теме достоинства архиерейского сана и недостоинства его носителей: все они вошли в русское собрание сочинений святителя. В этих стихотворениях Григорий критикует епископов, в частности, за расколы и раздоры, которые они вносят в Церковь: «Одни из нас спорят о священных престолах, враждуя друг с другом, навлекая бесчисленные бедствия и сами становясь их жертвами... Другие же, разделившись на партии, возмущают Восток и Запад: начав Богом, кончают плотью. От этих борцов и у прочих появляются имена и начинается битва: У меня бог – Павел, у тебя – Петр, а у него – Аполлос (Ср. 1Кор.3:4). Христос же напрасно пронзен гвоздями!2)».
В стихотворениях Григория содержится также немало резких обличений нравственного характера, подкрепленных сатирическим описанием архиерейского быта: «Григорий уже не сотрапезник земного царя, как прежде, он не сделает и малой поблажки своему мешку3), не будет возлежать среди пирующих, потупленный и безмолвный, едва переводя дыхание и пожирая пищу, подобно рабам... Не буду лобызать рук, обагренных кровью, не буду касаться чьего-либо подбородка, чтобы добиться небольшой милости. На священный, именинный, похоронный или свадебный пир не пойду с многочисленной свитой, чтобы все или собственными челюстями истребить, или предоставить сопровождающим – хищническим рукам Бриарея; и чтобы вечером отвести обратно нагруженный корабль – одушевленный гроб – отправить домой отягощенное чрево; и чтобы, едва переводя дыхание от пресыщения, спешить на новое обильное застолье, не успев разрешиться от бремени предыдущего пиршества»4).
В 80-х годах IV века, когда писались эти строки, Церковь стремительно росла, повсюду открывались новые храмы, после долгого засилья ариан на архиерейские кафедры вновь возводились последователи православной (никейской) веры. Внешний расцвет, однако, не мог обмануть многоопытного пастыря, глубоко озабоченного внутренним состоянием Церкви. Григорий хорошо знал, что среди новорукоположенных епископов много бывших ариан, которые лишь надели новую личину в угоду обстоятельствам времени. Кроме того, он понимал, что открывшиеся архиерейские вакансии будут заполнены далеко не лучшими кандидатами, так как невозможно в столь короткий срок подготовить достаточное количество достойных священнослужителей. У него создавалось впечатление, что в священные степени возводят кого попало, лишь бы заполнить вакантные места: «...Всем открыт вход в незапертую дверь, и кажется мне, что слышу глашатая, который стоит посреди и взывает: «Идите сюда, все злодеи, отребье общества, чревоугодники, толстожилые, бесстыдные, наглые, пьяницы, бродяги, сквернословы, щеголи, лжецы, обидчики, нарушители клятв, обкрадывающие народ, на чужое имущество безнаказанно налагающие руки, убийцы, обманщики, неверующие... Двоедушные, служащие переменчивому времени, полипы, принимающие цвет камня, на котором живут... Приходите смело! Для всех готов широкий престол! Приходите, приклоняйте юные шеи под простертые десницы, которые благосклонно простираются над всеми, даже не желающими... Великое чудо! Саул не только не чужд благодати, но и пророк! Итак, никто – ни земледелец, ни плотник, ни кожевник, ни охотник, ни занимающийся кузнечным делом – никто не оставайся вдалеке и не ищи себе другого путеводителя к Богу: лучше ведь самому начальствовать, чем подчиняться начальнику. Пусть один бросит из рук большую секиру, другой – рукоять плуга, третий – мехи, четвертый – копье, пятый – щипцы, и все – сюда! Толпитесь у божественного престола, теснясь и тесня других!.. Кто пишет копию картины, тот сначала ставит перед собой подлинник, а потом и копия принимает на себя образ оригинала; но кто смотрит на вас, тот пойдет в противоположную сторону. И это единственная польза от вашей порочности!»5).
Взгляд Григория на священнослужителей своего времени, как явствует из приведенных строк и из публикуемой ниже поэмы «О себе самом и о епископах», был весьма пессимистичным. Может даже показаться, что он сгущает краски, что он слишком субъективен в оценках. Свергнутый с константинопольского престола собратьями- епископами, Григорий был на них сильно обижен: в этом, несомненно, одна из причин его обличений в их адрес. Однако неверно было бы сводить весь пафос Григория к личным обидам. В том, что произошло с ним самим, он видел не столько свою личную трагедию, сколько отражение общей кризисной ситуации, складывавшейся в Восточной Церкви конца IV века. На его глазах происходило постепенное порабощение Церкви миром, массовое обмирщение епископата и клира. Образ епископа как пастыря, духовного наставника и старца, обладающего, в силу своих высоких духовных качеств, непререкаемым авторитетом в глазах паствы, постепенно сменялся образом епископа как государственного сановника, участвующего в светских церемониях, послушно следующего указаниям гражданских властей не только в церковно-административных, но также и в догматических вопросах. Грань между Церковью и миром, между «царством духа» и «царством кесаря» постепенно стиралась.
Процесс обмирщения клира и «огосударствления» Церкви, начавшийся со времени Константина Великого, приведет в эпоху Юстиниана (VI в.) к официальному провозглашению идеала так называемой «симфонии» между государством и Церковью – «симфонии», при которой Церковь фактически потеряет независимость и окажется в полном подчинении светским властям. В иконоборческую эпоху (VII–VIII вв.) византийский епископат из-за своего приспособленчества настолько утратит авторитет в глазах паствы, что народ будет обращаться за духовным руководством не к представителям «официальной Церкви», а к монахам, которые во многих случаях окажутся главными защитниками православной веры против еретичествующих императоров и послушных им епископов.
Григорий Богослов не мог не видеть, в какую бездну скатываются представители церковного руководства, когда следуют законам «мира сего»; именно поэтому он всеми силами противился обмирщению епископата и клира. В своих стихотворениях он говорит о наказании, которое ждет недостойных клириков на Страшном Суде, вспоминает о библейском потопе и гибели Содома как прообразах Судного дня: «Остановитесь, друзья! Прекратим упражняться в нечестии! Почтим, наконец, Бога, святыми жертвами! И если мы убеждены, извлечем пользу из сказанного мною; если же слово мое и седину мою покрывает наглость юнцов, или тех ворон, которые громко и безумно накликают на меня тучу6), то свидетельствуюсь рукой бессмертного Бога и страшным днем... Что я им не сопрестольник, не сотрудник, не собеседник, не спутник ни в плавании, ни в дороге. Но пусть идут они своим путем, я же тем временем буду искать себе Ноев ковчег, чтобы в нем спастись от страшной погибели, потом же избежать, пребывая вдали от злых, и попалившего Содом горького и невыразимого дождя»7).
Обличения Григория в адрес недостойных клириков звучат как пророческое предупреждение всем будущим поколениям священнослужителей. В XI веке с подобными обличениями к епископам и священникам своего времени обращался Симеон Новый Богослов8), явно находившийся под влиянием Григория. До тех пор, пока в Церкви остаются архипастыри, недостойные своего призвания, слово Григория сохраняет свою актуальность.
Епископ Подольский Иларион
Латинское предисловие к тексту (в издании Миня)
Очевидно, что эта поэма является добавлением и продолжением предыдущей, описывающей жизнь Григория, поэтому первая и вторая не только могут, но, более того, и должны рассматриваться как единое произведение9). В настоящей поэме ничего не говорится ни о Египте, ни о деяниях Константинопольского собора, ни об императоре, ни о том, что он совершил. Все это со всей подробностью изложено в предыдущей, называющейся – О своей жизни. Григорий, конечно, не обошел бы молчанием эти события, если бы взял перо под впечатлением недавних оскорблений, и в настоящей поэме положил бы начало повествованию о причиненных обидах. Одно упущено в предшествующем изложении: автор не назвал причину выпавших на его долю несчастий, и не рассказал о том, какие средства для уврачевания того порока были использованы: все это будет изложено в настоящей книге.
Оба произведения написаны немногим позже возвращения10).
Есть те, кто считает, что Григорий в этой поэме слишком резок и переходит должные границы.
О себе самом и о епископах
Пожалуй, следовало бы мне, запечатленному заповедями Того,
Кто пострадал, перенести причиненную мне обиду,
и, так, пострадав, сдерживать свой язык,
чтобы, если борьба будет доведена до конца,
5
я мог бы надеяться на более полную награду.
В самом деле, она полнее у тех, кто несет наиболее тяжелый труд;
скудна же награда у тех, кто не несет труда.
Однако, чтобы не показалось, что дурные господствуют
над всем, и что гладок их путь,
10
и при этом никто им не противостоит, я, хотя
и предоставлю их область
последнему огню (Ср. 1Кор.3:13), который все побеждает и очищает по справедливости – пусть даже мы и не знаем здесь всего из-за некоторых хитростей – все же поражу скромной речью моих
15
убийц: ведь те, кто неправедно вершит суд, суть убийцы,
проливающие кровь невинных душ,
всех, которых я «созидал» и которыми руководил.
Но я скажу о том, о чем хотел сказать, нисколько не боясь
упреков, о том, что запрещено
20
всем, и что я ненавижу более всего.
Я, конечно, не стану называть имен,
чтобы не показалось, будто я открываю то, что должно быть скрыто
(я, кроме того, не о всех вспомню в одинаковой мере) – да не осмелятся мои уста зайти так далеко.
25
В самом деле, я знаю многих, достойных великой похвалы.
Но всякий, кто находится в среде дурных и кто даже хуже дурных,
тот да будет тотчас же схвачен и укрощен.
Словесный меч будет рубить порок.
– В чем же он состоит? – Ты покажешь это: если выступишь против моей речи,
30
ты открыто обвинишь самого себя.
Итак, вот моя стезя: любой желающий пусть ударит меня.
Я ведь с давних пор научился переносить удары камней11).
Ты можешь довериться льву, леопард может стать ручным
и даже змея, возможно, побежит от тебя, хотя ты и боишься ее;
35
но одного остерегайся – дурных епископов,
не смущаясь при этом достоинством их престола12)!
Ведь всем доступно высокое положение, но не всем благодать.
Проникнув взором сквозь овечью шкуру, разгляди за ней волка.
Убеждай меня не словами, но делами.
40
Ненавижу учения, противником которых является сама жизнь.
Хваля окраску гроба, я испытываю отвращение
к зловонию разложившихся членов внутри него (Ср. Мф.23:27).
– Как же это? Что это значит? Почему ты, говорящий всегда
блестящие речи, не скажешь красиво и на этот раз?
45
- Потому что страдающему свойственно (ради облегчения) изливать свою скорбь
Богу, друзьям, родителям, соседям, гостям,
или, по крайней мере, будущему времени и грядущим поколениям.
Но поведу я свою речь немного издалека.
Никто не может сказать, что труждающиеся
50
получают награду за свой труд в этой жизни: шутит тот, кто так думает.
Все совершает свой путь в ночи и мраке.
Бог одних испытывает огнем, а других окружает мраком,
до тех пор пока огонь не осветит все.
Один прожил трудную жизнь,
55
стеная, проводя ночи без сна, в слезах растворяя свои члены,
ограничивая себя даже в простой постели и пище,
заботясь об изучении богодухновенных Писаний
и постоянно бичуя себя внутренними переживаниями.
Что еще я упустил? Что недолжное я сделал?
60
Другой сорвал плоды своей молодости,
смеялся, пел, предавался обжорству
и всем наслаждениям, на чувства
не налагал запоров, был как жеребец без узды.
Затем, на одного13) обрушивались несчастья
65
(впрочем, это не несчастья: ведь не касается мудрецов
ничто из здешнего), какими их считает большинство людей,
которые поэтому вообще не признают, что несчастный может хотя бы казаться мудрым14).
Другой же, успешный во всем, имеет успех и в этом:
то есть в том, чтобы считаться в высшей степени добродетельным человеком15).
70
Свидетелем же вышесказанного являюсь я, говорящий эти слова.
Я находился выше вещей, видимых чувственными очами,
и мой ум сообщался только с областью умопостигаемого16).
Я оставил славу, имение, надежды, литературную деятельность,
роскошествовал тем, что был избавлен от роскоши, и небольшим куском хлеба
75
услаждал жизнь. Я был свободен от оскорблений
(впрочем, ты должен ожидать всего, даже если ты мудрец!).
Но некто17), оторвав от благ, против моих ожиданий увел меня
в чужие края. Кто это был, я не буду говорить.
Дух ли божественный, грехи ли мои были причиной того,
80
что я поплатился за мое превозношение?
Но внешняя причина этого была такова: собрания пастырей
и православный народ (хотя он и не был еще многочислен)
увидели, наконец, слабый луч света18):
они могли уже относительно свободно исповедовать православную веру;
85
они постепенно снова стали дышать свободнее среди окружавших их зол,
болтливых языков и многочисленных заблуждений:
они страдали от всего этого, но не имели защиты.
Да и возможно ли, чтобы было приятно розе посреди терния
или зрелому плоду винограда среди неспелых гроздьев?!
90
Итак, вот (в каком положении находились дела, когда) пришел я, благочестивый странник,
уступив заклинаниям и многим мольбам,
отвергнуть которые было бы с моей стороны проявлением чрезмерной гордыни.
Но когда я пришел, покинув землю Каппадокии19),
являющуюся для всех оплотом истинной веры
95
(но не народ или какую-нибудь из моих обязанностей20):
все это суть козни врагов, лживые речи,
невежественно придуманное прикрытие их зависти...) – я хочу, чтобы теперь вы сказали, что последовало затем:
ведь вы – свидетели трудов моих.
100
Разве что-нибудь неблагоприятное, резкое или вредное
я сказал или сделал в течение этих двух с лишним лет21)?
Кроме разве одного того, что я пощадил дурных людей,
которые в самом начале побили меня камнями,
и я перенес это терпеливо. Поистине, весьма благочестиво,
105
чтобы я так и переносил страдания Христовы.
Ты видишь что бедные приносят в дар Богу22).
Но мы можем даже это, если угодно, вменить себе в вину.
Кто-то сказал, что чувственный разум (Ср. Притч.14:30) подобен тле,
разъедающей кости. В этом я убедился на собственном опыте:
110
тело мое, прежде крепкое как медь, а теперь изнуренное заботами,
уже клонится к земле. Но ничего другого я все равно не могу дать,
хотя я и должен больше, даже если внесу все.
А что еще может случиться с тем, кто связал себя с немощным другом?23).
Однако мне пора вновь обратиться к начатой речи.
115
Меня позвали, и я сплотил народ, который находился среди волков;
я напоил словом жаждавшую паству24),
посеял веру, укорененную в Боге,
распространил свет Троицы на тех, кто раньше находился во тьме.
Я уподобился закваске в молоке и лекарству
120
благодаря силе убеждения; поэтому одни уже присоединились (к истинной вере),
другие были близки (к этому), а иные еще только собирались (прийти).
Но настроение всех, бывшее прежде бурным, изменилось,
и истинное учение вызвало ответную любовь:
появилась надежда развить полный успех из этой умеренной расположенности;
125
Это знает счастливый город Рим25) – здесь я, главным
образом, имею в виду тех, кто в нем первенствует.
Эти люди неожиданно удостоили меня некоей чести26),
а лучше у них иметь хоть немного славы,
чем быть первым по чести среди всех остальных:
130
в самом деле, они намного могущественнее всех!
Когда я был у них, я был в почете,
и даже сейчас, когда я удалился, они осуждают дурных.
Ведь они не могли сделать ничего, кроме этого,
да и сам я не просил их ничего делать. «О город, город!» 135
(если воскликнуть в духе трагедии27)).
Но добропорядочные и благовоспитанные28) мои сопастыри,
лопаясь от зависти (вы знаете Фрасонидов29):
неотесанность не переносит культуры),
взяли себе в союзники мою телесную немощь, являющуюся спутником трудов моих,
140
которую надлежит почтить всякому,
кто хотя бы немного поработал для Бога;
они, кроме того, ссылались на то, что я не стремлюсь к власти столь великого престола,
в то время как окружающий мир разрывался в борьбе30).
Итак, по наущению демона выдвинув это обвинение,
145
возлюбленные охотно выслали меня оттуда,
выбросив, как выбрасывают какой-нибудь лишний груз из отягощенного корабля.
Ведь в глазах дурных я был грузом, поскольку имел разумные мысли.
Затем они возденут руки, как если бы были чисты,
и предложат Богу «от сердца» очистительные дары,
150
освятят также народ таинственными словами.
Это те самые люди, которые с помощью коварства изгнали меня оттуда31)
(хотя и не совсем против моей воли, ибо для меня было бы великим позором
быть одним из тех, кто продает веру32)).
Из них одни, являясь потомками сборщиков податей,
155
не о чем другом не думают кроме незаконных приписок33);
другие явились из меняльной лавки, после денежного обмена,
третьи – от сохи, опаленные солнцем,
четвертые – от своей каждодневной кирки и мотыги,
иные же пришли, оставив флот или войско,
160
еще дыша корабельным трюмом или с клеймами на теле34),
Они вообразили себя кормчими и предводителями народа
и не хотят уступить даже в малом.
В то время как другие еще кузнечную копоть
не смыли полностью с тела,
165
достойные подвергнуться бичеванию или быть сосланными на мельницу35).
Если перед тем как принести дань своим господам, им удается
сделать небольшой перерыв в работе,
то они тотчас же зазнаются и обольщают некоторых из народа
либо убеждением, либо принуждением.
170
Они стремятся вверх, как скарабеи к небу,
катя шар, только сделанный уже не из навоза36),
и не опуская голову к земле как раньше:
они думают, что имеют власть над небом,
хотя болтают всякий вздор и даже не могут сосчитать,
175
сколько у них рук или ног.
Но разве все это не великое зло, недостойное епископского сана,
о дражайший?! Не будем мыслить упрощенно
и о столь великом (деле) судить дурно
(хотя мне-то больше нравится униженное положение):
180
епископство, в самом деле, не есть нечто наихудшее. (Напротив,) совершенно необходимо,
чтобы (епископом) был избран кто-нибудь из лучших: я лично избираю
самого лучшего; если же не самого лучшего, то, во всяком случае, не наихудшего37)
(если, конечно, мое мнение следует принимать во внимание).
И (это важно) особенно сейчас, когда болтливость бушует подобно шторму
185
и проникает в великие города и собрания38).
И если они пребывают (в истинной вере) непоколебимо, то это для них великая польза,
а если не пребывают – вред преизбыточествующий.
Поэтому-то и должны быть тобой избираемы лучшие люди:
ведь едва ли кому-нибудь из людей средних способностей,
190
даже если бы он и ревностно поборолся, довелось бы одолеть лучших людей.
Это мнение судьи, в высшей степени далекого ото лжи.
Но мне предстанут мытари и рыбаки,
бывшие евангелистами. Ведь они, немощные в красноречии,
весь мир словно сетью уловили своим простым словом
195
и даже мудрецов поймали в свои рыбацкие сети,
чтобы таким образом чудо Слова стало еще более (очевидным).
Причем этого мнения придерживаются многие, против которых обращена моя краткая, но предельно ясная речь39).
Дай мне веру одного из апостолов,
200
(дай силу) не иметь денег, дорожной сумы
и посоха; быть полураздетым, не иметь сандалий,
жить одним днем, быть богатым только надеждой (Ср. напр.: Мф.10:10);
быть неискусным в словесном мастерстве;
быть тем, о ком нельзя подумать, что он скорее льстит, (чем говорит правду);
205
(дай силу) не углубляться в исследование чуждых учений.
Пусть явится кто-нибудь, обладающий такими достоинствами, и я приму все:
не имеющего дара слова, позорного, незнатного, волопаса.
Ведь (праведный) образ жизни покрывает (внешние) недостатки.
Будь ты одним из таковых и, хотя бы ты был ловцом лягушек40),
210
тогда мы вознесем41) тебя к ангельским хорам!
Так покажи мне хотя бы что-нибудь одно! Но разве ты очищаешь от демонов?
изгоняешь проказу? мертвого воскрешаешь из гроба?
разве ты сможешь прекратить паралич?
Подай руку страждущему и прекрати болезнь!
215
Только так ты сможешь убедить меня пренебречь знанием42).
Если же нечто состоит из двух частей – похвального и достойного порицания,
а ты берешь в расчет только первое, тогда как другое охотно обходишь молчанием,
то ты весьма коварно искажаешь истинный образ вещи.
220
Матфей был мытарем, но он удостоился уважения
не как мытарь, но как человек, исполненный Духа.
Петр был главой учеников, но он был «Петром»43) (Ср. Мф.16:18)
не как рыбак, но в силу того, что он был наполнен рвением.
Его образ жизни убеждает меня чтить и рыболовную сеть.
225
Но я отвернусь от тебя, даже если ты будешь прикрываться чем-нибудь благочестивым44):
все это суть лишь западня и ловушка.
Ты подобен живописцу, который изображает прекрасные
формы, покрытые растерзанной и пораженной проказой кожей:
или изображай всю красоту, или не изображай ничего!
230
Но и то скажи: можно ли назвать невежественными тех,
кто составил такие (важные) учения и писания45),
в которых мы с трудом уразумеваем лишь немногое из их глубокого смысла
(хотя мы с детства научены искусству слова)
для объяснения которых в свою очередь написано столько книг и предприняты такие труды,
235
что все наполнено блестящими произведениями, являющимися плодом скрупулезной работы,
написанными на всех языках и отличающихся научным талантом,
имеющими своим плодом возвышенное толкование (этих трудов46))?
Как бы им47) удалось убедить царей, города и собрания,
обвинявшие их и обладавшие великой силой красноречия,
240
(когда они оказывались) перед судьями и в театрах?
Как бы им удалось убедить мудрецов, юристов, высокомерных Эллинов
(когда они выступали перед народом и были искусны в красноречии)
и обличить их публично,
если бы они не были причастны к той культуре48), в знании которой ты им отказываешь.
245
Может быть, ты скажешь о силе Духа,
и это будет справедливо, но обрати внимание на то, что из этого следует:
ты-то разве не причастен Духу? и, само собой,
ты очень гордишься этим. Почему же ты лишаешь культуры (λόγος)
тех, кто стремится к ней? Но ты, конечно, напрасно
250
приписываешь это49) природе Духа
и праведникам: свойство Первого – вдыхать Слово (λόγος),
праведники же Им вдохновляются, и поэтому они являются мудрыми50).
Таким образом, ты запутался в своих же словах,
о, ты, усердно говорящий именно
255
то, о чем лучше не болтать, но что должно скрывать внутри себя.
Я знаю, что дух противников безгласен (Мф.9:32):
лучше, чтобы он молчал, чем говорил дурное.
Отверзи уста, Слово Божие, тех,
кто говорит правильно, и отяготи уста тех,
260
кто извергает, хрипя, шипение аспидов
и изливает из сердца братоубийственный яд.
Вот таков и ты: какой
еще может быть речь невежды? Какова же истина
и как лучше мыслить, я кратко расскажу.
265
Были некогда люди, выдающиеся, как никто другой,
но совершенно51) несведущие в изящной словесности52).
Ведь дело обстоит вот как: всякая наша речь двояка – она состоит из слов и смысла; первые подобны внешней
одежде, а второй представляет собой находящееся внутри тело, которое она одевает.
270
Причем, в то время как в одних случаях хороши обе составляющие, в других только какая-нибудь одна;
а бывает так, что плохи обе составляющие – как образование, так и природные способности оратора.
Мы же не проявляем большой заботы о том,
как обстоит дело с внешней стороной речи, но обращаем внимание на ее внутреннюю составляющую.
Ведь наше спасение заключается во внутреннем смысле,
275
хотя и (не просто в смысле, но) в смысле, изъясненном и раскрытом53).
Какая польза в источнике, если он не имеет выхода,
или в солнечном луче, если он закрыт облаком?
Также и мудрая мысль, когда она молчит,
подобна красоте розы, скрываемой
280
некрасивой чашечкой: она являет свою привлекательность, когда,
раскрытая дуновением ветра, выставляет напоказ свой цветок.
Если же красота всегда была бы скрыта,
не было бы драгоценного очарования весны.
Мы ничего так не хотим, как произнести речь так,
285
как это делают те, кто считается неискусными в слове.
В противном случае покажи способность говорить столь же выразительно54).
Я очень хотел бы получить хоть сколько-нибудь твоего света.
В самом деле, если Писания суть ничто,
зачем я потратил столько времени?
290
Для чего я впустую занимался «подсчетом морского песка»,
соединяя ночи с днями в трудах,
чтобы какое-то понимание (Писаний) пришло ко мне хотя бы в старости?
Если же Писания сами по себе хороши,
не отдавай паукам труды праведных55)!
295
Используй простую, пастушескую манеру речи – я не имею ничего против этого: более того, и сам я умею «ступать в простоте».
Обычный обед часто мне приятнее
приготовленного руками поваров.
Равным образом (мне приятны скромная) одежда и внешняя красота,
300
не деланная, рукотворная, но природная (красота).
Пусть возвысится ум56), и этого нам будет достаточно.
Никакого изящества – оставим его тем, кто стремится к нему!
Не приводи мне57) аргументов Секста58) и Пиррона59)!
Прочь, Хрисипп60)! Подальше, Стагирит61)!
305
Не возлюби сладкоречия Платона!
Отбрось красоту (тех мудрецов, от) учения которых ты должен отвращаться!
Философствуй в простоте слова!
Ты нам приятен, хотя ты говоришь просто.
Учи нас, если хочешь, но учи.
310
Кто для меня Троица? Как соединяется Бог
и как, напротив, разделяется, в то время как едина Его святость, природа,
Единица и Троица? Какова природа ангелов?
какова природа двоякого мира62) и истинного предведения63)
(даже если многое не покажется правильным большинству людей)?
315
Каковы причины души и тела64), Законов – первого и второго65)? Что есть воплощение
Того, Кто значительно превосходит умопостигаемые сущности?
что есть смешение неравных природ для единой славы66)?
(Что есть) смерть (Христова) для воскресения и тем самым для неба?
320
Каково воскресение (мертвых) и каков Суд?
Какая жизнь ожидает праведников и какая грешников?
Почему все течет67), скажи мне, и где останавливается?
Если тебе что-нибудь из этого открыто Духом – все ли, половина ли, та ли часть,
325
которую позволяет (тебе знать) чистота твоего разума – не лишай меня этого! Но если ты совершенно слеп,
почему ты указываешь путь, когда сам лишен зрения? О мрак
тех, которые имеют своим учителем незрячего,
чтобы упасть вместе с ним в яму неведения.
330
Эти – таковы68) (и они суть меньшее зло:
потому что хотя неведение есть зло, но это меньшее зло).
Но что сказать, если вспомнить о плохих,
так как есть, есть некоторые еще более дурные.
Злополучные, презренные игральные кости жизни;
335
двусмысленные в делах веры; почитающие законы временной выгоды,
а не законы божественные. Их слова, подобно Эврипу69)
или гибким ветвям, колеблются вперед и назад.
Они – соблазн для женщин; они – отрава, приятная на вкус;
они – львы по отношению к более слабым, но псы по отношению к власть имущим;
340
они – хищники с прекрасным чутьем на всякое угощение;
они истирают пороги дверей власть имущих, но не пороги мудрых (Ср. Сир.6:36);
они думают только о своей выгоде, но не об общественной пользе,
чтобы творить зло своим ближним.
Я могу рассказать и об их своего рода «мудрости», если позволите.
345
Один хвалится благородным происхождением, другой красноречием,
третий богатством, четвертый семьей.
Те же, которые не имеют чем похвалиться,
достигают известности благодаря испорченности.
Но «мудростью» является и вот что: не владея речью сами,
350
они связывают с помощью закона язык тех, кто более красноречив.
И если бы была некая борьба с использованием глаз и рук,
вы удалили бы также и их, мудрецы!
Разве это не очевидное насилие и не явный вред?!
Кто потерпит все это? Таинственная вещь:
355
В то время как уже почти вся вселенная
получила от Бога столь великое спасение,
сколь недостойных предстоятелей70) мы имеем (в Церкви)!
Я буду кричать о правде, хотя она крайне неприятна.
Думаю, что играется некая прекрасная театральная сцена:
360
сейчас (мы видим) маски, а потом71) (увидим истинные) лица.
Мне стыдно сказать, как обстоят дела, но я все же скажу.
Хотя мы поставлены быть учителями блага,
мы являемся мастерской всех зол
и наше молчание кричит (даже если будет казаться, что мы не говорим):
365
«Лукавство стоит во главе72); пусть никто не беспокоится об этом!
будьте дурными – это самое простое
и лучшее». Практическая деятельность становится законом.
Ведь если иной даже под влиянием учителей с трудом может
обратиться к благу, то когда есть
370
плохой пример, он пленен: он словно поток, бегущий по склону.
Вот причина этого: говорят, что орел в лучах солнца
премудро судит о зрении новорожденных птенцов:
так он распознает, кто из них настоящий, а кто – нет.
Одного выбрасывает вон, признавая себя родителем другого73).
375
Мы же с легкостью поставляем на кафедру всех,
если только они желают этого, делаем их начальниками над народом74),
и при этом не исследуем внимательно ни их настоящее, ни прошлое,
ни деятельность, ни подготовку75), ни круг знакомых – даже настолько, чтобы можно было распознать «звон этих монет»
380
и то, очищены ли они огнем времени, – но поспешно (поставляем) тех, которые показались нам достойными престолов.
В самом деле, если мы знаем, что избранного
власть в большинстве случаев делает хуже,
то какой же благоразумный человек предложит того, кого не знает?
385
И если для меня столь великим трудом является
окормление единственно своей души в житейских бурях,
то как ты доверишь каждому встречному бразды правления столь великим народом,
если только ты не хочешь потопить корабль?
И в то время как трудно добыть драгоценные камни,
390
и не на всяком месте земли произрастают благовонные травы,
и тогда как в дурных клячах нет недостатка повсюду,
чистокровных лошадей разводят в домах богачей, – то почему предстоятеля находят с легкостью,
да еще новичка, который не понес трудов.
395
О быстрая перемена нравов!
О случайные повороты игры! О дело Божие, доверенное игральным костям!
Или: о комическая маска, одетая неожиданно
на одного из самых скверных и ничтожных людей:
и вот перед нами новый блюститель благочестия!
400
Поистине велика благодать Духа,
если среди пророков и дражайший Саул (Ср. 1Цар.10:11, 19:24)!
Вчера ты был среди мимов и театров
(а что было, кроме театров, пусть разузнает кто-нибудь другой),
сейчас же ты сам для нас необыкновенное зрелище.
405
Прежде ты был страстным любителем лошадей и посылал Богу пыль,
как иной возносит молитвы и благочестивые мысли.
Причиной этого бывали упавший возница
или лошадь, которая пришла второй на бегах;
тебя поражал легкий запах лошадей,
410
и ты был как сошедший с ума и неистовствующий.
Сейчас ты степенен, твой взгляд наполнен только кротостью
(за исключением того, что втайне ты предан старой страсти,
как, думаю, искривленный побег, который уклоняется
от руки, стремящейся его выпрямить, и возвращается в первоначальное положение).
415
Вчера, ораторствуя, ты продавал судебные процессы,
поворачивая то в одну, то в другую сторону все, что касается законов.
С помощью этого ты губил тех, кого должна была спасти справедливость,
используя в качестве истинной меры большую мзду.
Сейчас же ты внезапно стал мне судьей и как бы вторым Даниилом76).
420
Вчера, когда ты судил меня с обнаженным мечом,
ты сделал суд узаконенным вертепом разбойников,
крадя, чиня насилие прежде всего против законов.
Сегодня как же ты кроток! Никто одежду
не меняет так легко, как ты свои нравы!
425
Вчера ты находился среди женоподобных танцовщиков,
вместе с Лидийскими женами участвовал в непристойных плясках,
выводил песни и гордился попойками.
Сейчас ты блюститель целомудрия дев и замужних женщин.
Как подозрительна твоя благость, если учесть твои прежние привычки!
430
Вчера Симон Волхв, сегодня Симон Петр!
Ах какая быстрота: вместо лисы – лев!
Скажи мне, любезный, ты, бывший сборщиком податей
или оставивший какую-нибудь должность в армии,
как ты, будучи прежде бедным, а затем превзошедший Кира
435
Мидийца77), или Креза78), или Мидаса79) своими доходами
(владея домом, который полон слез),
проник в святилище80) и завладел престолом?
Как затем ты взял силой все и обладаешь этим?
Как, наконец, ты захватил насильно и самые Божественные таинства,
440
на которые не должны даже смотреть
те, кто не имеет еще достаточно продолжительной подготовки?
Тебя изменило крещение, которое является очищением?
Постой! Пусть это будет явлено! Чему тут завидовать?
Мне это только на пользу – дай только срок.
445
Прошу тебя немного потерпеть с твоим желанием.
И если сегодня, хотя ты очищен даром Божиим,
ты по нерадивости выплескиваешь ту же самую грязь,
поскольку остался ее источник, который выплескивает прежние пороки:
ведь крещение не есть очищение характера человека,
450
но очищение лишь того, что произрастает из его характера,
тогда пусть станет ясным для тебя следующее: твое спасение прискорбно.
Сколь прежде были благоприятны по крайней мере надежды!
Но теперь нет и этого: есть только благодатный дар81) одного Бога.
Предположим, что некто неплохой человек. Достаточно ли будет этого?
455
И что же, мы будем любить самое восковую дощечку, которая переписана и с нее стерты прежние отпечатки?
Стань Закхеем (См. Лк.19:8): верни несправедливо обиженным
хотя бы то, что, по твоему мнению, является самым необходимым,
не больше (раз уж ты не можешь исполнить предписанное законом).
460
Бедным же дай, сколько хочешь,
и тогда только ты достойно примешь Христа за твоей трапезой.
Но если захваченное82) остается у тебя и ты думаешь,
будто, давши немного бедным, ты свободен83),
то выходит, что мы продали Бога, если можно так сказать.
465
В самом деле, справедливо ли, что вред, причиненный мне,
остается, ты же, напротив, имеешь благодать
в том смысле, что не расплачиваешься за свои наглые выходки?
Итак, у тебя – благодать? Но откажись от чужого,
И тогда очищение будет совершенным.
470
И если, в то
О себе самом и о епископах1)
• Предисловие
• Латинское предисловие к тексту (в издании Миня)
• О себе самом и о епископах
Тот кто призван быть епископом, призван не для того, чтобы командовать, но для того, чтобы совершать это служение с такой кротостью и таким смирением, чтобы оно было полезно и самому совершающему, и тому, на кого направлено... ибо правление христиан должно быть во всем отлично от власти язычников, которая представляется жестокой, бесстыдной и тщетной.
Ориген, Толкование на Мф.20:25.
Предисловие
Предлагаемое вниманию читателей поэма святителя Григория Богослова, переведенная священником Алексием Ястребовым, никогда до настоящего времени не публиковалась на русском языке. В «Патрологии» Миня она следует непосредственно за знаменитой поэмой «О своей жизни», которая была переведена на русский язык в XIX веке в числе других автобиографических сочинений Григория. Решение русских издателей не публиковать данный текст, очевидно, было обусловлено его содержанием: в нем Григорий с большой резкостью говорит о своих собратьях по архиерейству.
Впрочем, настоящий текст – далеко не единственный, в котором Григорий обрушивается с жесткой и нелицеприятной критикой на епископов своего времени. Помимо него Григорию принадлежит еще несколько стихотворений, специально посвященных теме достоинства архиерейского сана и недостоинства его носителей: все они вошли в русское собрание сочинений святителя. В этих стихотворениях Григорий критикует епископов, в частности, за расколы и раздоры, которые они вносят в Церковь: «Одни из нас спорят о священных престолах, враждуя друг с другом, навлекая бесчисленные бедствия и сами становясь их жертвами... Другие же, разделившись на партии, возмущают Восток и Запад: начав Богом, кончают плотью. От этих борцов и у прочих появляются имена и начинается битва: У меня бог – Павел, у тебя – Петр, а у него – Аполлос (Ср. 1Кор.3:4). Христос же напрасно пронзен гвоздями!2)».
В стихотворениях Григория содержится также немало резких обличений нравственного характера, подкрепленных сатирическим описанием архиерейского быта: «Григорий уже не сотрапезник земного царя, как прежде, он не сделает и малой поблажки своему мешку3), не будет возлежать среди пирующих, потупленный и безмолвный, едва переводя дыхание и пожирая пищу, подобно рабам... Не буду лобызать рук, обагренных кровью, не буду касаться чьего-либо подбородка, чтобы добиться небольшой милости. На священный, именинный, похоронный или свадебный пир не пойду с многочисленной свитой, чтобы все или собственными челюстями истребить, или предоставить сопровождающим – хищническим рукам Бриарея; и чтобы вечером отвести обратно нагруженный корабль – одушевленный гроб – отправить домой отягощенное чрево; и чтобы, едва переводя дыхание от пресыщения, спешить на новое обильное застолье, не успев разрешиться от бремени предыдущего пиршества»4).
В 80-х годах IV века, когда писались эти строки, Церковь стремительно росла, повсюду открывались новые храмы, после долгого засилья ариан на архиерейские кафедры вновь возводились последователи православной (никейской) веры. Внешний расцвет, однако, не мог обмануть многоопытного пастыря, глубоко озабоченного внутренним состоянием Церкви. Григорий хорошо знал, что среди новорукоположенных епископов много бывших ариан, которые лишь надели новую личину в угоду обстоятельствам времени. Кроме того, он понимал, что открывшиеся архиерейские вакансии будут заполнены далеко не лучшими кандидатами, так как невозможно в столь короткий срок подготовить достаточное количество достойных священнослужителей. У него создавалось впечатление, что в священные степени возводят кого попало, лишь бы заполнить вакантные места: «...Всем открыт вход в незапертую дверь, и кажется мне, что слышу глашатая, который стоит посреди и взывает: «Идите сюда, все злодеи, отребье общества, чревоугодники, толстожилые, бесстыдные, наглые, пьяницы, бродяги, сквернословы, щеголи, лжецы, обидчики, нарушители клятв, обкрадывающие народ, на чужое имущество безнаказанно налагающие руки, убийцы, обманщики, неверующие... Двоедушные, служащие переменчивому времени, полипы, принимающие цвет камня, на котором живут... Приходите смело! Для всех готов широкий престол! Приходите, приклоняйте юные шеи под простертые десницы, которые благосклонно простираются над всеми, даже не желающими... Великое чудо! Саул не только не чужд благодати, но и пророк! Итак, никто – ни земледелец, ни плотник, ни кожевник, ни охотник, ни занимающийся кузнечным делом – никто не оставайся вдалеке и не ищи себе другого путеводителя к Богу: лучше ведь самому начальствовать, чем подчиняться начальнику. Пусть один бросит из рук большую секиру, другой – рукоять плуга, третий – мехи, четвертый – копье, пятый – щипцы, и все – сюда! Толпитесь у божественного престола, теснясь и тесня других!.. Кто пишет копию картины, тот сначала ставит перед собой подлинник, а потом и копия принимает на себя образ оригинала; но кто смотрит на вас, тот пойдет в противоположную сторону. И это единственная польза от вашей порочности!»5).
Взгляд Григория на священнослужителей своего времени, как явствует из приведенных строк и из публикуемой ниже поэмы «О себе самом и о епископах», был весьма пессимистичным. Может даже показаться, что он сгущает краски, что он слишком субъективен в оценках. Свергнутый с константинопольского престола собратьями- епископами, Григорий был на них сильно обижен: в этом, несомненно, одна из причин его обличений в их адрес. Однако неверно было бы сводить весь пафос Григория к личным обидам. В том, что произошло с ним самим, он видел не столько свою личную трагедию, сколько отражение общей кризисной ситуации, складывавшейся в Восточной Церкви конца IV века. На его глазах происходило постепенное порабощение Церкви миром, массовое обмирщение епископата и клира. Образ епископа как пастыря, духовного наставника и старца, обладающего, в силу своих высоких духовных качеств, непререкаемым авторитетом в глазах паствы, постепенно сменялся образом епископа как государственного сановника, участвующего в светских церемониях, послушно следующего указаниям гражданских властей не только в церковно-административных, но также и в догматических вопросах. Грань между Церковью и миром, между «царством духа» и «царством кесаря» постепенно стиралась.
Процесс обмирщения клира и «огосударствления» Церкви, начавшийся со времени Константина Великого, приведет в эпоху Юстиниана (VI в.) к официальному провозглашению идеала так называемой «симфонии» между государством и Церковью – «симфонии», при которой Церковь фактически потеряет независимость и окажется в полном подчинении светским властям. В иконоборческую эпоху (VII–VIII вв.) византийский епископат из-за своего приспособленчества настолько утратит авторитет в глазах паствы, что народ будет обращаться за духовным руководством не к представителям «официальной Церкви», а к монахам, которые во многих случаях окажутся главными защитниками православной веры против еретичествующих императоров и послушных им епископов.
Григорий Богослов не мог не видеть, в какую бездну скатываются представители церковного руководства, когда следуют законам «мира сего»; именно поэтому он всеми силами противился обмирщению епископата и клира. В своих стихотворениях он говорит о наказании, которое ждет недостойных клириков на Страшном Суде, вспоминает о библейском потопе и гибели Содома как прообразах Судного дня: «Остановитесь, друзья! Прекратим упражняться в нечестии! Почтим, наконец, Бога, святыми жертвами! И если мы убеждены, извлечем пользу из сказанного мною; если же слово мое и седину мою покрывает наглость юнцов, или тех ворон, которые громко и безумно накликают на меня тучу6), то свидетельствуюсь рукой бессмертного Бога и страшным днем... Что я им не сопрестольник, не сотрудник, не собеседник, не спутник ни в плавании, ни в дороге. Но пусть идут они своим путем, я же тем временем буду искать себе Ноев ковчег, чтобы в нем спастись от страшной погибели, потом же избежать, пребывая вдали от злых, и попалившего Содом горького и невыразимого дождя»7).
Обличения Григория в адрес недостойных клириков звучат как пророческое предупреждение всем будущим поколениям священнослужителей. В XI веке с подобными обличениями к епископам и священникам своего времени обращался Симеон Новый Богослов8), явно находившийся под влиянием Григория. До тех пор, пока в Церкви остаются архипастыри, недостойные своего призвания, слово Григория сохраняет свою актуальность.
Епископ Подольский Иларион
Латинское предисловие к тексту (в издании Миня)
Очевидно, что эта поэма является добавлением и продолжением предыдущей, описывающей жизнь Григория, поэтому первая и вторая не только могут, но, более того, и должны рассматриваться как единое произведение9). В настоящей поэме ничего не говорится ни о Египте, ни о деяниях Константинопольского собора, ни об императоре, ни о том, что он совершил. Все это со всей подробностью изложено в предыдущей, называющейся – О своей жизни. Григорий, конечно, не обошел бы молчанием эти события, если бы взял перо под впечатлением недавних оскорблений, и в настоящей поэме положил бы начало повествованию о причиненных обидах. Одно упущено в предшествующем изложении: автор не назвал причину выпавших на его долю несчастий, и не рассказал о том, какие средства для уврачевания того порока были использованы: все это будет изложено в настоящей книге.
Оба произведения написаны немногим позже возвращения10).
Есть те, кто считает, что Григорий в этой поэме слишком резок и переходит должные границы.
О себе самом и о епископах
Пожалуй, следовало бы мне, запечатленному заповедями Того,
Кто пострадал, перенести причиненную мне обиду,
и, так, пострадав, сдерживать свой язык,
чтобы, если борьба будет доведена до конца,
5
я мог бы надеяться на более полную награду.
В самом деле, она полнее у тех, кто несет наиболее тяжелый труд;
скудна же награда у тех, кто не несет труда.
Однако, чтобы не показалось, что дурные господствуют
над всем, и что гладок их путь,
10
и при этом никто им не противостоит, я, хотя
и предоставлю их область
последнему огню (Ср. 1Кор.3:13), который все побеждает и очищает по справедливости – пусть даже мы и не знаем здесь всего из-за некоторых хитростей – все же поражу скромной речью моих
15
убийц: ведь те, кто неправедно вершит суд, суть убийцы,
проливающие кровь невинных душ,
всех, которых я «созидал» и которыми руководил.
Но я скажу о том, о чем хотел сказать, нисколько не боясь
упреков, о том, что запрещено
20
всем, и что я ненавижу более всего.
Я, конечно, не стану называть имен,
чтобы не показалось, будто я открываю то, что должно быть скрыто
(я, кроме того, не о всех вспомню в одинаковой мере) – да не осмелятся мои уста зайти так далеко.
25
В самом деле, я знаю многих, достойных великой похвалы.
Но всякий, кто находится в среде дурных и кто даже хуже дурных,
тот да будет тотчас же схвачен и укрощен.
Словесный меч будет рубить порок.
– В чем же он состоит? – Ты покажешь это: если выступишь против моей речи,
30
ты открыто обвинишь самого себя.
Итак, вот моя стезя: любой желающий пусть ударит меня.
Я ведь с давних пор научился переносить удары камней11).
Ты можешь довериться льву, леопард может стать ручным
и даже змея, возможно, побежит от тебя, хотя ты и боишься ее;
35
но одного остерегайся – дурных епископов,
не смущаясь при этом достоинством их престола12)!
Ведь всем доступно высокое положение, но не всем благодать.
Проникнув взором сквозь овечью шкуру, разгляди за ней волка.
Убеждай меня не словами, но делами.
40
Ненавижу учения, противником которых является сама жизнь.
Хваля окраску гроба, я испытываю отвращение
к зловонию разложившихся членов внутри него (Ср. Мф.23:27).
– Как же это? Что это значит? Почему ты, говорящий всегда
блестящие речи, не скажешь красиво и на этот раз?
45
- Потому что страдающему свойственно (ради облегчения) изливать свою скорбь
Богу, друзьям, родителям, соседям, гостям,
или, по крайней мере, будущему времени и грядущим поколениям.
Но поведу я свою речь немного издалека.
Никто не может сказать, что труждающиеся
50
получают награду за свой труд в этой жизни: шутит тот, кто так думает.
Все совершает свой путь в ночи и мраке.
Бог одних испытывает огнем, а других окружает мраком,
до тех пор пока огонь не осветит все.
Один прожил трудную жизнь,
55
стеная, проводя ночи без сна, в слезах растворяя свои члены,
ограничивая себя даже в простой постели и пище,
заботясь об изучении богодухновенных Писаний
и постоянно бичуя себя внутренними переживаниями.
Что еще я упустил? Что недолжное я сделал?
60
Другой сорвал плоды своей молодости,
смеялся, пел, предавался обжорству
и всем наслаждениям, на чувства
не налагал запоров, был как жеребец без узды.
Затем, на одного13) обрушивались несчастья
65
(впрочем, это не несчастья: ведь не касается мудрецов
ничто из здешнего), какими их считает большинство людей,
которые поэтому вообще не признают, что несчастный может хотя бы казаться мудрым14).
Другой же, успешный во всем, имеет успех и в этом:
то есть в том, чтобы считаться в высшей степени добродетельным человеком15).
70
Свидетелем же вышесказанного являюсь я, говорящий эти слова.
Я находился выше вещей, видимых чувственными очами,
и мой ум сообщался только с областью умопостигаемого16).
Я оставил славу, имение, надежды, литературную деятельность,
роскошествовал тем, что был избавлен от роскоши, и небольшим куском хлеба
75
услаждал жизнь. Я был свободен от оскорблений
(впрочем, ты должен ожидать всего, даже если ты мудрец!).
Но некто17), оторвав от благ, против моих ожиданий увел меня
в чужие края. Кто это был, я не буду говорить.
Дух ли божественный, грехи ли мои были причиной того,
80
что я поплатился за мое превозношение?
Но внешняя причина этого была такова: собрания пастырей
и православный народ (хотя он и не был еще многочислен)
увидели, наконец, слабый луч света18):
они могли уже относительно свободно исповедовать православную веру;
85
они постепенно снова стали дышать свободнее среди окружавших их зол,
болтливых языков и многочисленных заблуждений:
они страдали от всего этого, но не имели защиты.
Да и возможно ли, чтобы было приятно розе посреди терния
или зрелому плоду винограда среди неспелых гроздьев?!
90
Итак, вот (в каком положении находились дела, когда) пришел я, благочестивый странник,
уступив заклинаниям и многим мольбам,
отвергнуть которые было бы с моей стороны проявлением чрезмерной гордыни.
Но когда я пришел, покинув землю Каппадокии19),
являющуюся для всех оплотом истинной веры
95
(но не народ или какую-нибудь из моих обязанностей20):
все это суть козни врагов, лживые речи,
невежественно придуманное прикрытие их зависти...) – я хочу, чтобы теперь вы сказали, что последовало затем:
ведь вы – свидетели трудов моих.
100
Разве что-нибудь неблагоприятное, резкое или вредное
я сказал или сделал в течение этих двух с лишним лет21)?
Кроме разве одного того, что я пощадил дурных людей,
которые в самом начале побили меня камнями,
и я перенес это терпеливо. Поистине, весьма благочестиво,
105
чтобы я так и переносил страдания Христовы.
Ты видишь что бедные приносят в дар Богу22).
Но мы можем даже это, если угодно, вменить себе в вину.
Кто-то сказал, что чувственный разум (Ср. Притч.14:30) подобен тле,
разъедающей кости. В этом я убедился на собственном опыте:
110
тело мое, прежде крепкое как медь, а теперь изнуренное заботами,
уже клонится к земле. Но ничего другого я все равно не могу дать,
хотя я и должен больше, даже если внесу все.
А что еще может случиться с тем, кто связал себя с немощным другом?23).
Однако мне пора вновь обратиться к начатой речи.
115
Меня позвали, и я сплотил народ, который находился среди волков;
я напоил словом жаждавшую паству24),
посеял веру, укорененную в Боге,
распространил свет Троицы на тех, кто раньше находился во тьме.
Я уподобился закваске в молоке и лекарству
120
благодаря силе убеждения; поэтому одни уже присоединились (к истинной вере),
другие были близки (к этому), а иные еще только собирались (прийти).
Но настроение всех, бывшее прежде бурным, изменилось,
и истинное учение вызвало ответную любовь:
появилась надежда развить полный успех из этой умеренной расположенности;
125
Это знает счастливый город Рим25) – здесь я, главным
образом, имею в виду тех, кто в нем первенствует.
Эти люди неожиданно удостоили меня некоей чести26),
а лучше у них иметь хоть немного славы,
чем быть первым по чести среди всех остальных:
130
в самом деле, они намного могущественнее всех!
Когда я был у них, я был в почете,
и даже сейчас, когда я удалился, они осуждают дурных.
Ведь они не могли сделать ничего, кроме этого,
да и сам я не просил их ничего делать. «О город, город!» 135
(если воскликнуть в духе трагедии27)).
Но добропорядочные и благовоспитанные28) мои сопастыри,
лопаясь от зависти (вы знаете Фрасонидов29):
неотесанность не переносит культуры),
взяли себе в союзники мою телесную немощь, являющуюся спутником трудов моих,
140
которую надлежит почтить всякому,
кто хотя бы немного поработал для Бога;
они, кроме того, ссылались на то, что я не стремлюсь к власти столь великого престола,
в то время как окружающий мир разрывался в борьбе30).
Итак, по наущению демона выдвинув это обвинение,
145
возлюбленные охотно выслали меня оттуда,
выбросив, как выбрасывают какой-нибудь лишний груз из отягощенного корабля.
Ведь в глазах дурных я был грузом, поскольку имел разумные мысли.
Затем они возденут руки, как если бы были чисты,
и предложат Богу «от сердца» очистительные дары,
150
освятят также народ таинственными словами.
Это те самые люди, которые с помощью коварства изгнали меня оттуда31)
(хотя и не совсем против моей воли, ибо для меня было бы великим позором
быть одним из тех, кто продает веру32)).
Из них одни, являясь потомками сборщиков податей,
155
не о чем другом не думают кроме незаконных приписок33);
другие явились из меняльной лавки, после денежного обмена,
третьи – от сохи, опаленные солнцем,
четвертые – от своей каждодневной кирки и мотыги,
иные же пришли, оставив флот или войско,
160
еще дыша корабельным трюмом или с клеймами на теле34),
Они вообразили себя кормчими и предводителями народа
и не хотят уступить даже в малом.
В то время как другие еще кузнечную копоть
не смыли полностью с тела,
165
достойные подвергнуться бичеванию или быть сосланными на мельницу35).
Если перед тем как принести дань своим господам, им удается
сделать небольшой перерыв в работе,
то они тотчас же зазнаются и обольщают некоторых из народа
либо убеждением, либо принуждением.
170
Они стремятся вверх, как скарабеи к небу,
катя шар, только сделанный уже не из навоза36),
и не опуская голову к земле как раньше:
они думают, что имеют власть над небом,
хотя болтают всякий вздор и даже не могут сосчитать,
175
сколько у них рук или ног.
Но разве все это не великое зло, недостойное епископского сана,
о дражайший?! Не будем мыслить упрощенно
и о столь великом (деле) судить дурно
(хотя мне-то больше нравится униженное положение):
180
епископство, в самом деле, не есть нечто наихудшее. (Напротив,) совершенно необходимо,
чтобы (епископом) был избран кто-нибудь из лучших: я лично избираю
самого лучшего; если же не самого лучшего, то, во всяком случае, не наихудшего37)
(если, конечно, мое мнение следует принимать во внимание).
И (это важно) особенно сейчас, когда болтливость бушует подобно шторму
185
и проникает в великие города и собрания38).
И если они пребывают (в истинной вере) непоколебимо, то это для них великая польза,
а если не пребывают – вред преизбыточествующий.
Поэтому-то и должны быть тобой избираемы лучшие люди:
ведь едва ли кому-нибудь из людей средних способностей,
190
даже если бы он и ревностно поборолся, довелось бы одолеть лучших людей.
Это мнение судьи, в высшей степени далекого ото лжи.
Но мне предстанут мытари и рыбаки,
бывшие евангелистами. Ведь они, немощные в красноречии,
весь мир словно сетью уловили своим простым словом
195
и даже мудрецов поймали в свои рыбацкие сети,
чтобы таким образом чудо Слова стало еще более (очевидным).
Причем этого мнения придерживаются многие, против которых обращена моя краткая, но предельно ясная речь39).
Дай мне веру одного из апостолов,
200
(дай силу) не иметь денег, дорожной сумы
и посоха; быть полураздетым, не иметь сандалий,
жить одним днем, быть богатым только надеждой (Ср. напр.: Мф.10:10);
быть неискусным в словесном мастерстве;
быть тем, о ком нельзя подумать, что он скорее льстит, (чем говорит правду);
205
(дай силу) не углубляться в исследование чуждых учений.
Пусть явится кто-нибудь, обладающий такими достоинствами, и я приму все:
не имеющего дара слова, позорного, незнатного, волопаса.
Ведь (праведный) образ жизни покрывает (внешние) недостатки.
Будь ты одним из таковых и, хотя бы ты был ловцом лягушек40),
210
тогда мы вознесем41) тебя к ангельским хорам!
Так покажи мне хотя бы что-нибудь одно! Но разве ты очищаешь от демонов?
изгоняешь проказу? мертвого воскрешаешь из гроба?
разве ты сможешь прекратить паралич?
Подай руку страждущему и прекрати болезнь!
215
Только так ты сможешь убедить меня пренебречь знанием42).
Если же нечто состоит из двух частей – похвального и достойного порицания,
а ты берешь в расчет только первое, тогда как другое охотно обходишь молчанием,
то ты весьма коварно искажаешь истинный образ вещи.
220
Матфей был мытарем, но он удостоился уважения
не как мытарь, но как человек, исполненный Духа.
Петр был главой учеников, но он был «Петром»43) (Ср. Мф.16:18)
не как рыбак, но в силу того, что он был наполнен рвением.
Его образ жизни убеждает меня чтить и рыболовную сеть.
225
Но я отвернусь от тебя, даже если ты будешь прикрываться чем-нибудь благочестивым44):
все это суть лишь западня и ловушка.
Ты подобен живописцу, который изображает прекрасные
формы, покрытые растерзанной и пораженной проказой кожей:
или изображай всю красоту, или не изображай ничего!
230
Но и то скажи: можно ли назвать невежественными тех,
кто составил такие (важные) учения и писания45),
в которых мы с трудом уразумеваем лишь немногое из их глубокого смысла
(хотя мы с детства научены искусству слова)
для объяснения которых в свою очередь написано столько книг и предприняты такие труды,
235
что все наполнено блестящими произведениями, являющимися плодом скрупулезной работы,
написанными на всех языках и отличающихся научным талантом,
имеющими своим плодом возвышенное толкование (этих трудов46))?
Как бы им47) удалось убедить царей, города и собрания,
обвинявшие их и обладавшие великой силой красноречия,
240
(когда они оказывались) перед судьями и в театрах?
Как бы им удалось убедить мудрецов, юристов, высокомерных Эллинов
(когда они выступали перед народом и были искусны в красноречии)
и обличить их публично,
если бы они не были причастны к той культуре48), в знании которой ты им отказываешь.
245
Может быть, ты скажешь о силе Духа,
и это будет справедливо, но обрати внимание на то, что из этого следует:
ты-то разве не причастен Духу? и, само собой,
ты очень гордишься этим. Почему же ты лишаешь культуры (λόγος)
тех, кто стремится к ней? Но ты, конечно, напрасно
250
приписываешь это49) природе Духа
и праведникам: свойство Первого – вдыхать Слово (λόγος),
праведники же Им вдохновляются, и поэтому они являются мудрыми50).
Таким образом, ты запутался в своих же словах,
о, ты, усердно говорящий именно
255
то, о чем лучше не болтать, но что должно скрывать внутри себя.
Я знаю, что дух противников безгласен (Мф.9:32):
лучше, чтобы он молчал, чем говорил дурное.
Отверзи уста, Слово Божие, тех,
кто говорит правильно, и отяготи уста тех,
260
кто извергает, хрипя, шипение аспидов
и изливает из сердца братоубийственный яд.
Вот таков и ты: какой
еще может быть речь невежды? Какова же истина
и как лучше мыслить, я кратко расскажу.
265
Были некогда люди, выдающиеся, как никто другой,
но совершенно51) несведущие в изящной словесности52).
Ведь дело обстоит вот как: всякая наша речь двояка – она состоит из слов и смысла; первые подобны внешней
одежде, а второй представляет собой находящееся внутри тело, которое она одевает.
270
Причем, в то время как в одних случаях хороши обе составляющие, в других только какая-нибудь одна;
а бывает так, что плохи обе составляющие – как образование, так и природные способности оратора.
Мы же не проявляем большой заботы о том,
как обстоит дело с внешней стороной речи, но обращаем внимание на ее внутреннюю составляющую.
Ведь наше спасение заключается во внутреннем смысле,
275
хотя и (не просто в смысле, но) в смысле, изъясненном и раскрытом53).
Какая польза в источнике, если он не имеет выхода,
или в солнечном луче, если он закрыт облаком?
Также и мудрая мысль, когда она молчит,
подобна красоте розы, скрываемой
280
некрасивой чашечкой: она являет свою привлекательность, когда,
раскрытая дуновением ветра, выставляет напоказ свой цветок.
Если же красота всегда была бы скрыта,
не было бы драгоценного очарования весны.
Мы ничего так не хотим, как произнести речь так,
285
как это делают те, кто считается неискусными в слове.
В противном случае покажи способность говорить столь же выразительно54).
Я очень хотел бы получить хоть сколько-нибудь твоего света.
В самом деле, если Писания суть ничто,
зачем я потратил столько времени?
290
Для чего я впустую занимался «подсчетом морского песка»,
соединяя ночи с днями в трудах,
чтобы какое-то понимание (Писаний) пришло ко мне хотя бы в старости?
Если же Писания сами по себе хороши,
не отдавай паукам труды праведных55)!
295
Используй простую, пастушескую манеру речи – я не имею ничего против этого: более того, и сам я умею «ступать в простоте».
Обычный обед часто мне приятнее
приготовленного руками поваров.
Равным образом (мне приятны скромная) одежда и внешняя красота,
300
не деланная, рукотворная, но природная (красота).
Пусть возвысится ум56), и этого нам будет достаточно.
Никакого изящества – оставим его тем, кто стремится к нему!
Не приводи мне57) аргументов Секста58) и Пиррона59)!
Прочь, Хрисипп60)! Подальше, Стагирит61)!
305
Не возлюби сладкоречия Платона!
Отбрось красоту (тех мудрецов, от) учения которых ты должен отвращаться!
Философствуй в простоте слова!
Ты нам приятен, хотя ты говоришь просто.
Учи нас, если хочешь, но учи.
310
Кто для меня Троица? Как соединяется Бог
и как, напротив, разделяется, в то время как едина Его святость, природа,
Единица и Троица? Какова природа ангелов?
какова природа двоякого мира62) и истинного предведения63)
(даже если многое не покажется правильным большинству людей)?
315
Каковы причины души и тела64), Законов – первого и второго65)? Что есть воплощение
Того, Кто значительно превосходит умопостигаемые сущности?
что есть смешение неравных природ для единой славы66)?
(Что есть) смерть (Христова) для воскресения и тем самым для неба?
320
Каково воскресение (мертвых) и каков Суд?
Какая жизнь ожидает праведников и какая грешников?
Почему все течет67), скажи мне, и где останавливается?
Если тебе что-нибудь из этого открыто Духом – все ли, половина ли, та ли часть,
325
которую позволяет (тебе знать) чистота твоего разума – не лишай меня этого! Но если ты совершенно слеп,
почему ты указываешь путь, когда сам лишен зрения? О мрак
тех, которые имеют своим учителем незрячего,
чтобы упасть вместе с ним в яму неведения.
330
Эти – таковы68) (и они суть меньшее зло:
потому что хотя неведение есть зло, но это меньшее зло).
Но что сказать, если вспомнить о плохих,
так как есть, есть некоторые еще более дурные.
Злополучные, презренные игральные кости жизни;
335
двусмысленные в делах веры; почитающие законы временной выгоды,
а не законы божественные. Их слова, подобно Эврипу69)
или гибким ветвям, колеблются вперед и назад.
Они – соблазн для женщин; они – отрава, приятная на вкус;
они – львы по отношению к более слабым, но псы по отношению к власть имущим;
340
они – хищники с прекрасным чутьем на всякое угощение;
они истирают пороги дверей власть имущих, но не пороги мудрых (Ср. Сир.6:36);
они думают только о своей выгоде, но не об общественной пользе,
чтобы творить зло своим ближним.
Я могу рассказать и об их своего рода «мудрости», если позволите.
345
Один хвалится благородным происхождением, другой красноречием,
третий богатством, четвертый семьей.
Те же, которые не имеют чем похвалиться,
достигают известности благодаря испорченности.
Но «мудростью» является и вот что: не владея речью сами,
350
они связывают с помощью закона язык тех, кто более красноречив.
И если бы была некая борьба с использованием глаз и рук,
вы удалили бы также и их, мудрецы!
Разве это не очевидное насилие и не явный вред?!
Кто потерпит все это? Таинственная вещь:
355
В то время как уже почти вся вселенная
получила от Бога столь великое спасение,
сколь недостойных предстоятелей70) мы имеем (в Церкви)!
Я буду кричать о правде, хотя она крайне неприятна.
Думаю, что играется некая прекрасная театральная сцена:
360
сейчас (мы видим) маски, а потом71) (увидим истинные) лица.
Мне стыдно сказать, как обстоят дела, но я все же скажу.
Хотя мы поставлены быть учителями блага,
мы являемся мастерской всех зол
и наше молчание кричит (даже если будет казаться, что мы не говорим):
365
«Лукавство стоит во главе72); пусть никто не беспокоится об этом!
будьте дурными – это самое простое
и лучшее». Практическая деятельность становится законом.
Ведь если иной даже под влиянием учителей с трудом может
обратиться к благу, то когда есть
370
плохой пример, он пленен: он словно поток, бегущий по склону.
Вот причина этого: говорят, что орел в лучах солнца
премудро судит о зрении новорожденных птенцов:
так он распознает, кто из них настоящий, а кто – нет.
Одного выбрасывает вон, признавая себя родителем другого73).
375
Мы же с легкостью поставляем на кафедру всех,
если только они желают этого, делаем их начальниками над народом74),
и при этом не исследуем внимательно ни их настоящее, ни прошлое,
ни деятельность, ни подготовку75), ни круг знакомых – даже настолько, чтобы можно было распознать «звон этих монет»
380
и то, очищены ли они огнем времени, – но поспешно (поставляем) тех, которые показались нам достойными престолов.
В самом деле, если мы знаем, что избранного
власть в большинстве случаев делает хуже,
то какой же благоразумный человек предложит того, кого не знает?
385
И если для меня столь великим трудом является
окормление единственно своей души в житейских бурях,
то как ты доверишь каждому встречному бразды правления столь великим народом,
если только ты не хочешь потопить корабль?
И в то время как трудно добыть драгоценные камни,
390
и не на всяком месте земли произрастают благовонные травы,
и тогда как в дурных клячах нет недостатка повсюду,
чистокровных лошадей разводят в домах богачей, – то почему предстоятеля находят с легкостью,
да еще новичка, который не понес трудов.
395
О быстрая перемена нравов!
О случайные повороты игры! О дело Божие, доверенное игральным костям!
Или: о комическая маска, одетая неожиданно
на одного из самых скверных и ничтожных людей:
и вот перед нами новый блюститель благочестия!
400
Поистине велика благодать Духа,
если среди пророков и дражайший Саул (Ср. 1Цар.10:11, 19:24)!
Вчера ты был среди мимов и театров
(а что было, кроме театров, пусть разузнает кто-нибудь другой),
сейчас же ты сам для нас необыкновенное зрелище.
405
Прежде ты был страстным любителем лошадей и посылал Богу пыль,
как иной возносит молитвы и благочестивые мысли.
Причиной этого бывали упавший возница
или лошадь, которая пришла второй на бегах;
тебя поражал легкий запах лошадей,
410
и ты был как сошедший с ума и неистовствующий.
Сейчас ты степенен, твой взгляд наполнен только кротостью
(за исключением того, что втайне ты предан старой страсти,
как, думаю, искривленный побег, который уклоняется
от руки, стремящейся его выпрямить, и возвращается в первоначальное положение).
415
Вчера, ораторствуя, ты продавал судебные процессы,
поворачивая то в одну, то в другую сторону все, что касается законов.
С помощью этого ты губил тех, кого должна была спасти справедливость,
используя в качестве истинной меры большую мзду.
Сейчас же ты внезапно стал мне судьей и как бы вторым Даниилом76).
420
Вчера, когда ты судил меня с обнаженным мечом,
ты сделал суд узаконенным вертепом разбойников,
крадя, чиня насилие прежде всего против законов.
Сегодня как же ты кроток! Никто одежду
не меняет так легко, как ты свои нравы!
425
Вчера ты находился среди женоподобных танцовщиков,
вместе с Лидийскими женами участвовал в непристойных плясках,
выводил песни и гордился попойками.
Сейчас ты блюститель целомудрия дев и замужних женщин.
Как подозрительна твоя благость, если учесть твои прежние привычки!
430
Вчера Симон Волхв, сегодня Симон Петр!
Ах какая быстрота: вместо лисы – лев!
Скажи мне, любезный, ты, бывший сборщиком податей
или оставивший какую-нибудь должность в армии,
как ты, будучи прежде бедным, а затем превзошедший Кира
435
Мидийца77), или Креза78), или Мидаса79) своими доходами
(владея домом, который полон слез),
проник в святилище80) и завладел престолом?
Как затем ты взял силой все и обладаешь этим?
Как, наконец, ты захватил насильно и самые Божественные таинства,
440
на которые не должны даже смотреть
те, кто не имеет еще достаточно продолжительной подготовки?
Тебя изменило крещение, которое является очищением?
Постой! Пусть это будет явлено! Чему тут завидовать?
Мне это только на пользу – дай только срок.
445
Прошу тебя немного потерпеть с твоим желанием.
И если сегодня, хотя ты очищен даром Божиим,
ты по нерадивости выплескиваешь ту же самую грязь,
поскольку остался ее источник, который выплескивает прежние пороки:
ведь крещение не есть очищение характера человека,
450
но очищение лишь того, что произрастает из его характера,
тогда пусть станет ясным для тебя следующее: твое спасение прискорбно.
Сколь прежде были благоприятны по крайней мере надежды!
Но теперь нет и этого: есть только благодатный дар81) одного Бога.
Предположим, что некто неплохой человек. Достаточно ли будет этого?
455
И что же, мы будем любить самое восковую дощечку, которая переписана и с нее стерты прежние отпечатки?
Стань Закхеем (См. Лк.19:8): верни несправедливо обиженным
хотя бы то, что, по твоему мнению, является самым необходимым,
не больше (раз уж ты не можешь исполнить предписанное законом).
460
Бедным же дай, сколько хочешь,
и тогда только ты достойно примешь Христа за твоей трапезой.
Но если захваченное82) остается у тебя и ты думаешь,
будто, давши немного бедным, ты свободен83),
то выходит, что мы продали Бога, если можно так сказать.
465
В самом деле, справедливо ли, что вред, причиненный мне,
остается, ты же, напротив, имеешь благодать
в том смысле, что не расплачиваешься за свои наглые выходки?
Итак, у тебя – благодать? Но откажись от чужого,
И тогда очищение будет совершенным.
470
И если, в то