о.Диодор (Ларионов) об очередном неудачном проекте монашеского устава
После прочтения нового проекта «Положения» не могу отделаться от впечатления, что «Проект» стал не лучше, а хуже. Первый вариант еще был похож на правовой документ, а нынешний текст — это «курсовая работа» (как уже заметили в предыдущих комментариях), причем не очень высокого качества.
Положа руку на сердце, можно сказать, что подобного рода работу не приняли бы в качестве научной ни в одном уважающем себя высшем учебном заведении, поскольку практически все исторические справки, содержащиеся в данном документе, имеют либо общий размытый смысл, либо слабо обоснованы и не доказаны надлежащим образом. Попытавшись расширить документ и подвести под него «научную базу», то есть задавшись целью сделать пункты статей исторически и богословски обоснованными, составители поставили сами себя в неудобное положение, поскольку вынуждают судить о документе с точки зрения науки, т.е. как о курсовой работе, а не как о нормативном церковном документе (в котором не нужны все эти охи и вздохи относительно «славного прошлого монашества», его огромной роли, великой пользе и т.п.).
Приведу один пример. Вопрос касается положения о рясофоре, составленный, как это очевидно, на основе статьи иг. Домники Коробейниковой «О рясофоре как начальной степени монашеского чина». По приводимым в документе цитатам из преп. Никодима и Феодора Вальсамона (взятым из этой статьи), видно, что авторы не читали полностью ни текст комментария преп. Никодима, ни тем более письма «О рясофоре» Вальсамона. А дело в том, что ни преп. Никодим, ни Феодор Вальсамон не учили о рясофоре как первой степени пострига, они оба пытались доказать лишь то, что рясофор накладывает на принявшего его определенные обязательства, которые состоят в обещании принять монашеский постриг. Есть разница между человеком, обещающим принять монашеский постриг, и человеком, принявшим монашеский постриг. В документе этой разницы не видят. Но это не значит, что этой разницы не видели преп. Никодим и Феодор Вальсамон. Как мне уже приходилось писать в отдельной статье, преп. Никодим говорит, что рясофорный инок даёт обещание стать монахом, а потому не может оставить обитель, но должен исполнить своё обещание. Логика требует понимать слова преп. Никодима о том, что инок «должен исполнить обещание» и «стать монахом», только в том смысле, что рясофорный инок ещё не монах. Именно поэтому Никодим, например, цитирует в конце комментария премудрого Сираха о том, что свои обещания Богу надо выполнять («Ничто да не препятствует тебе исполнить обет благовременно, и не откладывай оправдания до смерти» Сирах, 18, 22). Федор Вальсамон в свою очередь прямо называет рясофорных иноков — послушниками. Если же обратить внимание на контекст письма Вальсамона, то будет видно, что в этом письме речь идет именно о послушниках, проходящих трехгодичный искус и получивших благословение носить рясу. Поэтому Вальсамон говорит о рясофорных как о новоначальных послушниках. И его мысль, повторюсь, состоит лишь в том, что послушникам, облачившимся в рясу, неприлично покидать обитель. В данном же проекте «Положения» рясофорные совершенно необоснованно приравниваются в каноническом отношении к монахам, принявшим пострижение, при этом делается ссылка на авторов, учивших совершенно по-другому...
Это только один пример. Если проанализировать весь документ, то мы увидим, что практически весь он состоит из подобных недоказанных и сомнительных аргументов, сопровождаемых произвольными ссылками на авторов, которые не были надлежащим образом изучены и поняты. Поэтому у меня, например, нет желания продолжать здесь дискуссию и по новому кругу что-то доказывать. Просто очевидно, что в настоящее время нет никаких ресурсов для того, чтобы был составлен богословски и исторически грамотный проект положения о монастырях и монашествующих. Возможно, сама идея такого проекта сегодня преждевременна, и может быть, лучше было бы остановиться на самых общих всеми приемлемых пунктах о монашестве, чтобы, по крайней мере, не стеснять запретами тех, кто пытается, с благословения правящего архиерея, реализовать святоотеческие законоположения относительно монашества.
Два слова относительно самых острых вопросов, касающихся избрания игумена и отношения с архиереем. Я присоединяюсь к тем, кто считает принцип избрания игумена одним из важнейших в предполагаемом «Положении». Могу только добавить, что, с канонической точки зрения, этот принцип, естественно, имеет множество нюансов и оговорок, регулирующих возможные проблемы в тех или иных случаях. У противников избрания, как я заметил, только один заслуживающий внимания аргумент, а именно: если допустить повсеместное избрание, то монахи выберут игумена по своим страстям, который будет потакать их прихотям, что монахи обособятся от церковной власти, выйдут из под контроля и начнут жить не по-монашески. Не стоит, думаю, напоминать известный (по крайней мере монашествующим) устав преп. Бенедикта, в котором он прямо описывает эту ситуацию (64 глава «Устава»). Процитирую полностью: «Относительно поставления аввы да соблюдается всегда закон, чтобы поставлять того, кого изберет согласно все братство, в страхе Божием, по здравому совету. Во внимание при сем иметь достоинство жизни и степень умственного образования, хотя бы кто последнее имел место в числе братий. Если братья, в чаянии поблажки своим порокам, сообща изберут себе такого авву, который и сам не чужд тех пороков, — но об этом узнает какой-нибудь епископ, в чьей епархии находится тот монастырь, или аввы других монастырей, или соседние христиане, то пусть все позаботятся воспрепятствовать исполнению совета злых, и для дома Божия поставлять доброго приставника, зная, что за это получать добрую награду, если совершать то чисто, по ревности Божией, как напротив — согрешат, если понебрегут о том». Здесь мы видим, что избрание осуществляется перед лицом всей Церкви, как архиереев, так и игуменов епархиальных монастырей и даже мирян. Ситуация, при которой монашеская жизнь терпит ущерб, должна исправляться каноническими средствами (в позднейшем византийском законодательстве были разработаны эти средства). Но обратим внимание: возможные злоупотребления, о которых говорит преп. Бенедикт, не убеждают его в том, чтобы совершенно отменить принцип избрания!
Что касается отношений с архиереем, то и тут все подробно содержится в корпусе канонического права (цитаты и ссылки см. в моей статье на эту тему). В данный же документ не вошло практически ничего — взамен канонических правил и точного руководства о способах отношений монастыря и епископа (вопрос, по которому может быть защищена не одна диссертация) мы видим длинные сусальные рассуждения с благочестивыми словами, после прочтения которых читатель как не знал ничего на эту тему, так и не будет знать... Единственное, что он вынесет, это впечатление остающегося тотального контроля власти над подвластными. Это главный принцип сегодняшнего» права» у нас в Русской Православной Церкви. К чему тогда все эти «положения»? Какую цель они преследуют, если все делается исключительно по воле одного человека? Если воля архиерея — закон, для чего нужно составлять длинную бумагу с перечислением неких призрачных «законов», в основе которых лежит все равно идея: «законы законами, но как владыка благословит, так и будет».
Вообще, при сегодняшнем плачевном состоянии церковного законодательства, когда не соблюдаются никакие канонические нормы, я вижу единственный практический выход для монастырей — подчинить их комиссии по делам монастырей и полностью вывести из под юрисдикции местной архиерейской власти. Такой мерой, по крайней мере, удастся сохранить монастыри от разрушения со стороны многих архиереев, которые вмешиваются во внутренние дела и распоряжаются назначениями монастырских должностных лиц. И тут речь идет даже не о «плохих», «не понимающих» и т.п., архиереях, а в большей степени о «хороших». Приведу пример. Мне известен один женский монастырь, в котором служащий священник, проходя мимо игумении, крестит её издалека, как беса, считает «дурой», проводит службы, совершенно не согласовывая время богослужения с игуменьей, уходит в отпуск, не ставя её в известность, совершает в селе, где стоит монастырь, молебны, хотя до него эти молебны совершались внутри монастыря (а делает он так, чтобы деньги за молебен пошли не в казну монастыря, а ему в карман).. и т.д. И почему это так происходит? Потому что владыка по всем вопросам принимает этого батюшку и дает ему те благословения, которые он просит, а игуменья тут оказывается как бы и ни при чем. Потом этот батя приходит в монастырь, и только игуменья попробует что-то «вякнуть», он тут же ссылается на архиерея. И решить эту проблему невозможно, пока владыка дает свои благословения, которые никак не предполагают согласия или хотя бы извещения игумении. Результат: монастырский поп полностью бесконтролен и творит что хочет. А игуменья, будучи смиренной монахиней, это терпит. Но от поведения священника страдает весь монастырь, страдает устав, нарушается церковный мир. Поскольку нет никаких канонических мер, кроме воли архиерея, повлиять на ситуацию, матушка обращается к епископу. А что епископ? А епископ полагает, что игуменья просто «жалуется» на священника и чуть ли не клевещет и что вообще «женщинам не угодишь», поэтому не придает её словам никакого значения. Его ответ: сами должны уметь находить общий язык. Замечательная ведь ситуация! И очень характерная. В итоге имеем: каноны все практически упраздняются и ставятся в зависимость от воли правящего архиерея, а правящий архиерей устраняется от решения проблем, ссылаясь на то, что свои проблемы должны решать сами.
Здесь рождается еще одна очень важная практическая проблема, которая никак не решается настоящим «Положением». По моим наблюдениям, сегодня в большинстве случаев власть в Церкви строится по мирским принципам, то есть по принципам отношений между начальствующими и подчиненными в миру. В такой ситуации за власть надо всегда «бороться», её всегда надо «утверждать», всегда надо опасаться интриг, бояться усиления потенциальных противников. И такими противниками могут быть влиятельные игумены монастырей. Как мне приходилось наблюдать, архиереи действуют по известному мирскому принципу: разделяй и властвуй. На практике, им выгодно поддерживать различные противоборствующие партии, например, в монастыре, чтобы не допустить сосредоточения власти в руках одного человека, игумена, поскольку это приведет к возвышению авторитета последнего, что, соответственно, может негативно сказаться на авторитете самого архиерея. Поэтому для епископов зачастую невыгодно допускать усиления власти игумена и делать его одновременно администратором и духовным отцом — гораздо лучше назначить разных людей на должности игумена и духовника, которые были бы полностью лояльны самому архиерею, и поддерживать между ними некоторые противоречия, давая разные благословения и действуя то в согласии с одним, то с другим. Этим достигается результат: страдает монастырская жизнь, но зато власть архиерея остается вне опасности. Поэтому выборность игумена в данном контексте не может приветствоваться: выбор игумена будет означать, что один человек приобретает наибольший авторитет в монастыре, а посредством избрания получает одновременно духовное влияние и административную власть. Люди, не сталкивавшиеся с проблемами «власти» (это часто психологические и типологические проблемы), не знают, что для более высокого начальника, усиление другого начальника, который, будучи избранным, еще и не полностью ему подчинен, является сигналом опасности. И это не выдуманная ситуация — к сожалению, это нынешние реалии церковной жизни, копирующей худшие образцы светских отношений между власть имущими и подчиненными. При таком положении дел, высказывания некоторых монашествующих о том, что «все по воле Божией», выглядят крайне наивными и ущербными для обсуждения проблем монашеского права. Пора уже понимать, что грех и зло, и самое главное проникновение дьявольских страстей в способ бытия и управления Церковью, совершаются не по воле Божией.
После всего этого, когда последовательно читаешь проект «Положения», не покидает странное ощущение, что авторы словно бы выбрали из всего канонического корпуса Православной Церкви, относящегося к монашескому праву, только и только те правила и положения, которые регулируют поведение простых монахов, и полностью проигнорировали те правила и положения, которые регулируют поведение архиерея в отношении монастырей и игуменов в самих монастырях. Но правила пишутся для всех, а не для некоторых. Если мы предписываем тяжкие наказания монахам, покидающим свои обители, вплоть до лишения их святого Причастия, то нужно осознавать, что не менее суровые наказания должны ожидать и игуменов, и тем более архиереев, преступающих каноны. А иначе получаются двойные стандарты. Например, когда вводится правило, со ссылкой на постановления Вселенских соборов, о том, что монах, покинувший обитель, не имеет права причащаться, то нужно ведь учитывать, что такое правило предполагает определенные условия, а именно — избрание игумена братией и положение его в монастыре как духовного отца братии. При таком положении дел, очевидно, что монах, который пришел в обитель к конкретному игумену и добровольно избрал его своим отцом (или проголосовал за одного из монахов, избрав его, таким образом, в свои духовные отцы), уже не может уйти из обители, не нарушив свой обет. Но когда речь идёт о совершенно другой ситуации, при которой монах приходит в обитель к одному духовному отцу, а через какое-то время этого духовного отца переводят в другое место, а монах остается на прежнем, и архиерей назначает туда неведомо кого, некоего «своего человека», то с какой стати требовать от монаха соблюдения того обета, который он, собственно, и не давал. Ведь обет послушания предполагает, что постригаемый вверяется в послушание конкретному духовному отцу, а через своего отца оказывает послушание и «всей во Христе братии». Когда же отца у него поменяли и без его ведома и желания «назначили» ему невесть кого, то почему он должен принимать это всё как должное, тем более что такой порядок вещей никак не предполагается ни священными канонами Православной Церкви, ни уставами святых отцов? Наиболее естественно, что такой монах уйдет из неблагополучной обители, и будет прав. Потому что закон любви (любви к своему духовному отцу и «первой братии»), важнее закона, в данном случае определяемого переменчивой волей архиерея. Поэтому, если проект «Положения» настаивает на суровых мерах в отношении уходящих из монастыря монахов, то тем более он должен настаивать на ещё более существенных святоотеческих нормах, в свете которых только и оправданы эти суровые меры, а именно — на принципе избрания игумена братией. В данном же проекте «Положения» мы видим односторонний подход, который ничем другим, кроме попытки закрепить и без того свинцово-стальную «вертикаль власти», не оправдан. Гайки попытались завинтить еще туже, чем было: вопреки церковным канонам, ввели в чин монашествующих рясофорных послушников. Очевидно, что ввели их в этот чин с одной целью — не дать покинуть обитель и им тоже. Такое впечатление, будто авторы, составители «Положения», видят, что происходит массовый отток людей из монастырей и пытаются во что бы то ни стало остановить его какими-то внешними средствами. И правда, как же писать отчеты с упоминанием роста числа монастырей в РПЦ? Но это абсолютно ошибочный подход, потому что в скором времени, при таком отношении к людям, от наших монастырей вообще ничего не останется.
Ещё одна проблема — в исповеди монахов. Если священник, презирающий игуменью (подобный описанному выше), еще и будет назначен духовником, то сестры просто разбегутся, а владыка пожмет плечами и скажет: «ах, какие все непослушные...». И тут очевидно, что в женских монастырях подобная проблема со священником и духовником должна решаться на основе канонического права. И меня удивляет, что в данном длинном проекте «Положения», сложности, связанные с назначением духовника, обойдены вниманием. А ведь монашеская жизнь требует от духовника не только просто приличного поведения и согласия с игуменьей, но и понимания особенностей монашеской духовной брани. Поэтому жаль, что в проекте, например, совсем не упомянуто, что в древнерусском церковном праве, в известных «Вопрошаниях Кирика», был пункт, в котором черным по белому говорилось о запрете белому священнику быть духовником монахов. С. Смирнов в своей книге «Древнерусский духовник» так же указывает, что «принятие монашества сопровождалось переменой бельца духовника на инока, потому что по действовавшим в Древней Руси правилам духовным отцом у монаха не мог быть белый священник» (Смирнов С. Древнерусский духовник. Изд. Свято-Тихоновского института: Москва, 2004, с. 101).
В заключение краткого обзора хочется заметить, что, несмотря на критику, у меня нет негативного отношения к составителям проекта, напротив, я всех членов комиссии уважаю и по-монашески прошу у них благословения. Критика проекта означает критику работы, а не критику личностей. В данном случае я отношусь к этому тексту как к работе, написанной в конкретном жанре (историко-каноническая наука), поэтому и оцениваю его на основе критериев этого жанра. С другой стороны, будучи монахом в конкретном монастыре, я смотрю на документ с практической стороны. И что я вижу? Я вижу, что документ не решает ни одной практической задачи.
Ещё мне показалось, что уважаемые участники дискуссии в комментариях словно бы считают своим долгом сказать, что проект «Положения» «продвинулся вперед», «над ним хорошо поработали», «спаси, Господи, составителей», но вот якобы не хватает лишь каких-то мелочей. Это выглядит так, будто монашествующие Русской Церкви имеют дело с капризными и обидчивыми детьми, которым надо обязательно дать пряник, чтобы они еще больше не хулиганили. Я вижу ситуацию по-другому. Нужно обсуждать проект «Положения» по-взрослому. И называть вещи своими именами. С точки зрения практики документ абсолютно непригоден. Церковь поручила определенным людям конкретное дело, и они его не выполнили.
Кроме того, мне кажется, не стоит смущаться тем, что в данной дискуссии многие монашествующие высказываются резко или эмоционально: на мой взгляд, это добрый признак, который говорит о том, что монахам небезразлична судьба монашества и для них важны общие проблемы бытия Церкви. Лично я вижу один выход: следует поручить подготовку материала для проекта «Положения о монашестве» Учебному комитету при Священном Синоде, который дал бы поручение учебным заведениям Русской Православной Церкви найти специалистов по церковному праву, по литургике и истории Церкви, способных подготовить развернутые справки по важнейшим вопросам монашеского права. Затем на основе их исследований, составить общий нормативный документ (без воды, без длительных рассуждений и ненужных в подобном документе доказательств). Каждый пункт документа должен отсылать к конкретному обобщающему исследованию вопроса. А пока можно принять некое временное «Положение» с учетом наших реалий…
В любом случае «Положение» не должно носить авторитарного характера и навязываться взамен святоотеческих канонов. Это должно быть просто удобное руководство для составления внутренних уставов монастырей, которые имеют первостепенное значение, и не должно отменять разнообразия и необходимой свободы.
Положа руку на сердце, можно сказать, что подобного рода работу не приняли бы в качестве научной ни в одном уважающем себя высшем учебном заведении, поскольку практически все исторические справки, содержащиеся в данном документе, имеют либо общий размытый смысл, либо слабо обоснованы и не доказаны надлежащим образом. Попытавшись расширить документ и подвести под него «научную базу», то есть задавшись целью сделать пункты статей исторически и богословски обоснованными, составители поставили сами себя в неудобное положение, поскольку вынуждают судить о документе с точки зрения науки, т.е. как о курсовой работе, а не как о нормативном церковном документе (в котором не нужны все эти охи и вздохи относительно «славного прошлого монашества», его огромной роли, великой пользе и т.п.).
Приведу один пример. Вопрос касается положения о рясофоре, составленный, как это очевидно, на основе статьи иг. Домники Коробейниковой «О рясофоре как начальной степени монашеского чина». По приводимым в документе цитатам из преп. Никодима и Феодора Вальсамона (взятым из этой статьи), видно, что авторы не читали полностью ни текст комментария преп. Никодима, ни тем более письма «О рясофоре» Вальсамона. А дело в том, что ни преп. Никодим, ни Феодор Вальсамон не учили о рясофоре как первой степени пострига, они оба пытались доказать лишь то, что рясофор накладывает на принявшего его определенные обязательства, которые состоят в обещании принять монашеский постриг. Есть разница между человеком, обещающим принять монашеский постриг, и человеком, принявшим монашеский постриг. В документе этой разницы не видят. Но это не значит, что этой разницы не видели преп. Никодим и Феодор Вальсамон. Как мне уже приходилось писать в отдельной статье, преп. Никодим говорит, что рясофорный инок даёт обещание стать монахом, а потому не может оставить обитель, но должен исполнить своё обещание. Логика требует понимать слова преп. Никодима о том, что инок «должен исполнить обещание» и «стать монахом», только в том смысле, что рясофорный инок ещё не монах. Именно поэтому Никодим, например, цитирует в конце комментария премудрого Сираха о том, что свои обещания Богу надо выполнять («Ничто да не препятствует тебе исполнить обет благовременно, и не откладывай оправдания до смерти» Сирах, 18, 22). Федор Вальсамон в свою очередь прямо называет рясофорных иноков — послушниками. Если же обратить внимание на контекст письма Вальсамона, то будет видно, что в этом письме речь идет именно о послушниках, проходящих трехгодичный искус и получивших благословение носить рясу. Поэтому Вальсамон говорит о рясофорных как о новоначальных послушниках. И его мысль, повторюсь, состоит лишь в том, что послушникам, облачившимся в рясу, неприлично покидать обитель. В данном же проекте «Положения» рясофорные совершенно необоснованно приравниваются в каноническом отношении к монахам, принявшим пострижение, при этом делается ссылка на авторов, учивших совершенно по-другому...
Это только один пример. Если проанализировать весь документ, то мы увидим, что практически весь он состоит из подобных недоказанных и сомнительных аргументов, сопровождаемых произвольными ссылками на авторов, которые не были надлежащим образом изучены и поняты. Поэтому у меня, например, нет желания продолжать здесь дискуссию и по новому кругу что-то доказывать. Просто очевидно, что в настоящее время нет никаких ресурсов для того, чтобы был составлен богословски и исторически грамотный проект положения о монастырях и монашествующих. Возможно, сама идея такого проекта сегодня преждевременна, и может быть, лучше было бы остановиться на самых общих всеми приемлемых пунктах о монашестве, чтобы, по крайней мере, не стеснять запретами тех, кто пытается, с благословения правящего архиерея, реализовать святоотеческие законоположения относительно монашества.
Два слова относительно самых острых вопросов, касающихся избрания игумена и отношения с архиереем. Я присоединяюсь к тем, кто считает принцип избрания игумена одним из важнейших в предполагаемом «Положении». Могу только добавить, что, с канонической точки зрения, этот принцип, естественно, имеет множество нюансов и оговорок, регулирующих возможные проблемы в тех или иных случаях. У противников избрания, как я заметил, только один заслуживающий внимания аргумент, а именно: если допустить повсеместное избрание, то монахи выберут игумена по своим страстям, который будет потакать их прихотям, что монахи обособятся от церковной власти, выйдут из под контроля и начнут жить не по-монашески. Не стоит, думаю, напоминать известный (по крайней мере монашествующим) устав преп. Бенедикта, в котором он прямо описывает эту ситуацию (64 глава «Устава»). Процитирую полностью: «Относительно поставления аввы да соблюдается всегда закон, чтобы поставлять того, кого изберет согласно все братство, в страхе Божием, по здравому совету. Во внимание при сем иметь достоинство жизни и степень умственного образования, хотя бы кто последнее имел место в числе братий. Если братья, в чаянии поблажки своим порокам, сообща изберут себе такого авву, который и сам не чужд тех пороков, — но об этом узнает какой-нибудь епископ, в чьей епархии находится тот монастырь, или аввы других монастырей, или соседние христиане, то пусть все позаботятся воспрепятствовать исполнению совета злых, и для дома Божия поставлять доброго приставника, зная, что за это получать добрую награду, если совершать то чисто, по ревности Божией, как напротив — согрешат, если понебрегут о том». Здесь мы видим, что избрание осуществляется перед лицом всей Церкви, как архиереев, так и игуменов епархиальных монастырей и даже мирян. Ситуация, при которой монашеская жизнь терпит ущерб, должна исправляться каноническими средствами (в позднейшем византийском законодательстве были разработаны эти средства). Но обратим внимание: возможные злоупотребления, о которых говорит преп. Бенедикт, не убеждают его в том, чтобы совершенно отменить принцип избрания!
Что касается отношений с архиереем, то и тут все подробно содержится в корпусе канонического права (цитаты и ссылки см. в моей статье на эту тему). В данный же документ не вошло практически ничего — взамен канонических правил и точного руководства о способах отношений монастыря и епископа (вопрос, по которому может быть защищена не одна диссертация) мы видим длинные сусальные рассуждения с благочестивыми словами, после прочтения которых читатель как не знал ничего на эту тему, так и не будет знать... Единственное, что он вынесет, это впечатление остающегося тотального контроля власти над подвластными. Это главный принцип сегодняшнего» права» у нас в Русской Православной Церкви. К чему тогда все эти «положения»? Какую цель они преследуют, если все делается исключительно по воле одного человека? Если воля архиерея — закон, для чего нужно составлять длинную бумагу с перечислением неких призрачных «законов», в основе которых лежит все равно идея: «законы законами, но как владыка благословит, так и будет».
Вообще, при сегодняшнем плачевном состоянии церковного законодательства, когда не соблюдаются никакие канонические нормы, я вижу единственный практический выход для монастырей — подчинить их комиссии по делам монастырей и полностью вывести из под юрисдикции местной архиерейской власти. Такой мерой, по крайней мере, удастся сохранить монастыри от разрушения со стороны многих архиереев, которые вмешиваются во внутренние дела и распоряжаются назначениями монастырских должностных лиц. И тут речь идет даже не о «плохих», «не понимающих» и т.п., архиереях, а в большей степени о «хороших». Приведу пример. Мне известен один женский монастырь, в котором служащий священник, проходя мимо игумении, крестит её издалека, как беса, считает «дурой», проводит службы, совершенно не согласовывая время богослужения с игуменьей, уходит в отпуск, не ставя её в известность, совершает в селе, где стоит монастырь, молебны, хотя до него эти молебны совершались внутри монастыря (а делает он так, чтобы деньги за молебен пошли не в казну монастыря, а ему в карман).. и т.д. И почему это так происходит? Потому что владыка по всем вопросам принимает этого батюшку и дает ему те благословения, которые он просит, а игуменья тут оказывается как бы и ни при чем. Потом этот батя приходит в монастырь, и только игуменья попробует что-то «вякнуть», он тут же ссылается на архиерея. И решить эту проблему невозможно, пока владыка дает свои благословения, которые никак не предполагают согласия или хотя бы извещения игумении. Результат: монастырский поп полностью бесконтролен и творит что хочет. А игуменья, будучи смиренной монахиней, это терпит. Но от поведения священника страдает весь монастырь, страдает устав, нарушается церковный мир. Поскольку нет никаких канонических мер, кроме воли архиерея, повлиять на ситуацию, матушка обращается к епископу. А что епископ? А епископ полагает, что игуменья просто «жалуется» на священника и чуть ли не клевещет и что вообще «женщинам не угодишь», поэтому не придает её словам никакого значения. Его ответ: сами должны уметь находить общий язык. Замечательная ведь ситуация! И очень характерная. В итоге имеем: каноны все практически упраздняются и ставятся в зависимость от воли правящего архиерея, а правящий архиерей устраняется от решения проблем, ссылаясь на то, что свои проблемы должны решать сами.
Здесь рождается еще одна очень важная практическая проблема, которая никак не решается настоящим «Положением». По моим наблюдениям, сегодня в большинстве случаев власть в Церкви строится по мирским принципам, то есть по принципам отношений между начальствующими и подчиненными в миру. В такой ситуации за власть надо всегда «бороться», её всегда надо «утверждать», всегда надо опасаться интриг, бояться усиления потенциальных противников. И такими противниками могут быть влиятельные игумены монастырей. Как мне приходилось наблюдать, архиереи действуют по известному мирскому принципу: разделяй и властвуй. На практике, им выгодно поддерживать различные противоборствующие партии, например, в монастыре, чтобы не допустить сосредоточения власти в руках одного человека, игумена, поскольку это приведет к возвышению авторитета последнего, что, соответственно, может негативно сказаться на авторитете самого архиерея. Поэтому для епископов зачастую невыгодно допускать усиления власти игумена и делать его одновременно администратором и духовным отцом — гораздо лучше назначить разных людей на должности игумена и духовника, которые были бы полностью лояльны самому архиерею, и поддерживать между ними некоторые противоречия, давая разные благословения и действуя то в согласии с одним, то с другим. Этим достигается результат: страдает монастырская жизнь, но зато власть архиерея остается вне опасности. Поэтому выборность игумена в данном контексте не может приветствоваться: выбор игумена будет означать, что один человек приобретает наибольший авторитет в монастыре, а посредством избрания получает одновременно духовное влияние и административную власть. Люди, не сталкивавшиеся с проблемами «власти» (это часто психологические и типологические проблемы), не знают, что для более высокого начальника, усиление другого начальника, который, будучи избранным, еще и не полностью ему подчинен, является сигналом опасности. И это не выдуманная ситуация — к сожалению, это нынешние реалии церковной жизни, копирующей худшие образцы светских отношений между власть имущими и подчиненными. При таком положении дел, высказывания некоторых монашествующих о том, что «все по воле Божией», выглядят крайне наивными и ущербными для обсуждения проблем монашеского права. Пора уже понимать, что грех и зло, и самое главное проникновение дьявольских страстей в способ бытия и управления Церковью, совершаются не по воле Божией.
После всего этого, когда последовательно читаешь проект «Положения», не покидает странное ощущение, что авторы словно бы выбрали из всего канонического корпуса Православной Церкви, относящегося к монашескому праву, только и только те правила и положения, которые регулируют поведение простых монахов, и полностью проигнорировали те правила и положения, которые регулируют поведение архиерея в отношении монастырей и игуменов в самих монастырях. Но правила пишутся для всех, а не для некоторых. Если мы предписываем тяжкие наказания монахам, покидающим свои обители, вплоть до лишения их святого Причастия, то нужно осознавать, что не менее суровые наказания должны ожидать и игуменов, и тем более архиереев, преступающих каноны. А иначе получаются двойные стандарты. Например, когда вводится правило, со ссылкой на постановления Вселенских соборов, о том, что монах, покинувший обитель, не имеет права причащаться, то нужно ведь учитывать, что такое правило предполагает определенные условия, а именно — избрание игумена братией и положение его в монастыре как духовного отца братии. При таком положении дел, очевидно, что монах, который пришел в обитель к конкретному игумену и добровольно избрал его своим отцом (или проголосовал за одного из монахов, избрав его, таким образом, в свои духовные отцы), уже не может уйти из обители, не нарушив свой обет. Но когда речь идёт о совершенно другой ситуации, при которой монах приходит в обитель к одному духовному отцу, а через какое-то время этого духовного отца переводят в другое место, а монах остается на прежнем, и архиерей назначает туда неведомо кого, некоего «своего человека», то с какой стати требовать от монаха соблюдения того обета, который он, собственно, и не давал. Ведь обет послушания предполагает, что постригаемый вверяется в послушание конкретному духовному отцу, а через своего отца оказывает послушание и «всей во Христе братии». Когда же отца у него поменяли и без его ведома и желания «назначили» ему невесть кого, то почему он должен принимать это всё как должное, тем более что такой порядок вещей никак не предполагается ни священными канонами Православной Церкви, ни уставами святых отцов? Наиболее естественно, что такой монах уйдет из неблагополучной обители, и будет прав. Потому что закон любви (любви к своему духовному отцу и «первой братии»), важнее закона, в данном случае определяемого переменчивой волей архиерея. Поэтому, если проект «Положения» настаивает на суровых мерах в отношении уходящих из монастыря монахов, то тем более он должен настаивать на ещё более существенных святоотеческих нормах, в свете которых только и оправданы эти суровые меры, а именно — на принципе избрания игумена братией. В данном же проекте «Положения» мы видим односторонний подход, который ничем другим, кроме попытки закрепить и без того свинцово-стальную «вертикаль власти», не оправдан. Гайки попытались завинтить еще туже, чем было: вопреки церковным канонам, ввели в чин монашествующих рясофорных послушников. Очевидно, что ввели их в этот чин с одной целью — не дать покинуть обитель и им тоже. Такое впечатление, будто авторы, составители «Положения», видят, что происходит массовый отток людей из монастырей и пытаются во что бы то ни стало остановить его какими-то внешними средствами. И правда, как же писать отчеты с упоминанием роста числа монастырей в РПЦ? Но это абсолютно ошибочный подход, потому что в скором времени, при таком отношении к людям, от наших монастырей вообще ничего не останется.
Ещё одна проблема — в исповеди монахов. Если священник, презирающий игуменью (подобный описанному выше), еще и будет назначен духовником, то сестры просто разбегутся, а владыка пожмет плечами и скажет: «ах, какие все непослушные...». И тут очевидно, что в женских монастырях подобная проблема со священником и духовником должна решаться на основе канонического права. И меня удивляет, что в данном длинном проекте «Положения», сложности, связанные с назначением духовника, обойдены вниманием. А ведь монашеская жизнь требует от духовника не только просто приличного поведения и согласия с игуменьей, но и понимания особенностей монашеской духовной брани. Поэтому жаль, что в проекте, например, совсем не упомянуто, что в древнерусском церковном праве, в известных «Вопрошаниях Кирика», был пункт, в котором черным по белому говорилось о запрете белому священнику быть духовником монахов. С. Смирнов в своей книге «Древнерусский духовник» так же указывает, что «принятие монашества сопровождалось переменой бельца духовника на инока, потому что по действовавшим в Древней Руси правилам духовным отцом у монаха не мог быть белый священник» (Смирнов С. Древнерусский духовник. Изд. Свято-Тихоновского института: Москва, 2004, с. 101).
В заключение краткого обзора хочется заметить, что, несмотря на критику, у меня нет негативного отношения к составителям проекта, напротив, я всех членов комиссии уважаю и по-монашески прошу у них благословения. Критика проекта означает критику работы, а не критику личностей. В данном случае я отношусь к этому тексту как к работе, написанной в конкретном жанре (историко-каноническая наука), поэтому и оцениваю его на основе критериев этого жанра. С другой стороны, будучи монахом в конкретном монастыре, я смотрю на документ с практической стороны. И что я вижу? Я вижу, что документ не решает ни одной практической задачи.
Ещё мне показалось, что уважаемые участники дискуссии в комментариях словно бы считают своим долгом сказать, что проект «Положения» «продвинулся вперед», «над ним хорошо поработали», «спаси, Господи, составителей», но вот якобы не хватает лишь каких-то мелочей. Это выглядит так, будто монашествующие Русской Церкви имеют дело с капризными и обидчивыми детьми, которым надо обязательно дать пряник, чтобы они еще больше не хулиганили. Я вижу ситуацию по-другому. Нужно обсуждать проект «Положения» по-взрослому. И называть вещи своими именами. С точки зрения практики документ абсолютно непригоден. Церковь поручила определенным людям конкретное дело, и они его не выполнили.
Кроме того, мне кажется, не стоит смущаться тем, что в данной дискуссии многие монашествующие высказываются резко или эмоционально: на мой взгляд, это добрый признак, который говорит о том, что монахам небезразлична судьба монашества и для них важны общие проблемы бытия Церкви. Лично я вижу один выход: следует поручить подготовку материала для проекта «Положения о монашестве» Учебному комитету при Священном Синоде, который дал бы поручение учебным заведениям Русской Православной Церкви найти специалистов по церковному праву, по литургике и истории Церкви, способных подготовить развернутые справки по важнейшим вопросам монашеского права. Затем на основе их исследований, составить общий нормативный документ (без воды, без длительных рассуждений и ненужных в подобном документе доказательств). Каждый пункт документа должен отсылать к конкретному обобщающему исследованию вопроса. А пока можно принять некое временное «Положение» с учетом наших реалий…
В любом случае «Положение» не должно носить авторитарного характера и навязываться взамен святоотеческих канонов. Это должно быть просто удобное руководство для составления внутренних уставов монастырей, которые имеют первостепенное значение, и не должно отменять разнообразия и необходимой свободы.