Митрополит Вениамин (Федченков). Польза от Церкви
Хвала Богом. Хвалиться же своей пользой нам не подобает… И несправедливо, и не смиренно; и даже — неприятно сердцу (похвальба всегда неприятна и другим, и нам самим). Даже апостол Павел пишет: собою же не похвалюсь, разве только немощами моими (2 Кор. 12, 5). А уж если хвалиться, то хвалящийся хвались Господом (1 Кор. 1, 31); а мы — немощами.
[cut=Читать далее......]
Чем же именно? Вон апостол потом пишет (так бы и нам следовало отвечать):
Мы безумны Христа ради, а вы (собеседники) мудры, — только не во Христе; мы — немощны, а вы крепки; вы в славе, а мы в бесчестии. Даже доныне терпим голод и жажду, и наготу и побои, и скитаемся, и трудимся, работая своими руками. Злословят нас, мы благословляем; гонят нас, мы терпим; хулят нас, мы молим; мы как сор для мира, как прах, всеми попираемый доныне (1 Кор. 4,10–13).
Вот, если мы это можем указать о себе, — и притом искренно, смиренно, считая себя достойными этого, и даже большею, — тогда и внешние (1 Кор. 5,12) иначе к нам относились бы.
Вот это — первая похвала была бы; и похвала — собственно церковная, ибо это терпела бы Церковь за Христа. И это была бы наилучшая похвала!
И далее мы будет говорить не за себя, а за Церковь, в лице ее святых чад: они — выразители Церкви, а не мы; они — «розы» на груди Церкви, по выражению одного писателя. К этому и пойдем далее.
Вторая похвала. Прочность.
Мы много раз прежде и читали, и слышали, что государство дотоле прочно, пока в нем крепка вера: ослабеет она, и государство постепенно начнет разлагаться. Это — известный афоризм! Не будем его доказывать.
Третья похвала. Верность.
Христиане — верные члены государства. История знает это хорошо. Верующие всегда были послушны: они и в войнах участвовали солдатами, и подати платили, и власть признавали, и государственную службу несли…
Но несмотря на это, их все же мучили. И некоторым, может быть, иной раз и приходило на сердце: не восстать ли против такой власти? И тогда апостолы Петр и Павел восстали против такого лже–христианства, видя в подобном настроении страшную опасность, прежде всего для самого христианства, потому что восстания свидетельствовали о гордости, раздражении, озлоблении верующих. Между тем, христианство требует от нас — даже любви ко врагам, как известно (ср.: Мф. 5,44).
И государственная власть тогда имела бы все основания преследовать христианство. И оно погибло бы! И собственно погибло бы не от преследований, а — от неправильного собственного пути, то есть политического озлобления. «Вложи меч твой в его место, — сказал Господь Петру, — ибо все, взявшие меч, мечом погибнут (Мф. 26,52)».
Но на это могут возразить: а все же государство мучило их, ссылаясь на опасность именно для него. Да! Но при Константине Великом сознало эту свою неправоту и объявило христианство дозволенной религией. Если же в предшествовавшие три века их всячески мучили, то — из–за ложных мотивов, опасаясь, что христиане подрывают прежнюю религию как основу государства. И потребовалось апологетам (защитникам) писать ряд апологий, опровергая это обвинение…
Но и самая неправда эта была допущена Господом, промыслительно: она углубляла в души христиан ту идею, что они никак — не должны прибегать к насилию против насилия, к внешней власти против мучителей. У них было только духовное оружие: Утешителъ Дух Святой (Ин. 15, 26; 14, 26) да смирение! И именно этим «оружием» христианство победило мир.
Потому и апостол Петр, перечисляя добродетели христиан, ставит на первое место (это тогда было современной потребностью) подчинение властям: будьте покорны всякому человеческому начальству, ради Господа… такова есть воля Божия, чтобы мы, делая добро, — а не хватаясь за оружие, — заграждали уста невежеству безумных людей, — как (истинно) свободные, а не как употребляющие свободу для прикрытая зла, но как рабы Божии (cp.: 1 Пет. 2,13,15–16).
И апостол Павел часто говорит о том же, всем известны слова его: Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему, противящийся власти противится Божию установлению (Рим. 13,1–2).
И мы, христиане, в частности и я лично, признаем власть, — и притом искренно, — не ради выгоды, даже не ради спокойствия нашего, а по этому повелению Господню: повиноваться всякому начальству… «Потому, — говорит апостол, — прежде всего… совершать молитвы… за царей и за всех начальствующих… ибо это хорошо и угодно Спасителю нашему Богу, Который хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины (1 Тим. 2,1–4; см.: Тит. 3,1 и так далее)».
Такое воззрение на власть как на Божественное установление лежит в основе всякого права и почитания властей {90}. Эту идею (в моем присутствии) раскрывал и профессор Петражицкий в Санкт–Петербургском университете [91].
Поэтому следует глубоко ценить власти такое отношение Церкви к ней!
Как на характерный пример сошлюсь на время нашествия на Россию Наполеона… То было крепостное время… И Наполеон обещал русским крестьянам и свободу, и надел землей. Но не соблазнились они: полегли костьми, но не пошли навстречу завоевателю… За малейшими исключениями.
А крепостное право? Все признают, что переносить его несомненно помогало христианство. Вот я приведу стихи об этом.
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа,
Край родной долготерпенья,
Край ты — русскою народа!
Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный:
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.
Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя.
Четвертая похвала. Нравственность.
Религия — основа нравственности. Эта мысль известная. Не буду вскрывать ее. Приведу интересное изречение западного политического деятеля. «Люди, — пишет он, — доселе не хотят понять, какое великое значение, часто даже экономическое, имеет такая простая вещь, как совесть!»
Мысль кажется простой. Но она действительно — великая! Честный, добросовестный человек — несравненно дороже золота! Где бы он ни был, везде скажется добросовестность!
А в основе совести лежит, прежде всего, вера. И наоборот: нет веры, нет и основы для нравственности. Это совершенно логично, необходимо, — если только мы доведем вопрос до самого конца. Именно: во имя чего я должен делать добро? Чтобы мне и нам вообще жилось лучше? Это — хорошо! Но логично ли? Нет! А если мне не хочется думать о других, а только о себе, и если на моем пути стоят эти «другие», то я имею «полное право» делать, что хочу! Красть, обманывать, убивать, резать!
А отсюда — один шаг до ницшеанского сверх–человека, которому «все позволено». Если же такой безбожник делает все–таки добро, то он в сущности поступает против логики. Один француз, Ле–Дантек [92], член «Академии бессмертных» {93} в «Исповеди атеиста» [94] написал, что даже вся жизнь для нерелигиозного человека — бессмыслица, и правильным бы выводом было бы самоубийство, но и на это не хватает мужества!
Но чаще припоминается разговор лакея Григория Смердякова, «незаконного» сына Федора Карамазова, с «законным» сыном его, Иваном. Григорий убил старика, а подозрение пало на старшею брата Димитрия. [95]
«Хотя отца–то убил я, но настоящий убивец — ты! Ведь, ты же говори л, что Бога нет. А ежели Бога нет, то все дозволено!» [96]
И совершенно верно! Тогда и никакой «совести» нет… И через кровь можно перешагнуть: Раскольников попробовал старушонку убить, но не выдержал. А теперь убивают и «выдерживают» спокойно… Широко шагнули в прогресс! Но к чему мы дойдем?!
Образуются банды воров… Банды детей — до пятнадцатилетнего возраста…
Один профессор–коммунист пишет мне: едем мы на пароходе по Москве–реке. Купаются мальчики… Проезжаем мимо них. Вдруг они достают со дна камни и бросают ими в нас. Я говорю жене: «Пожалуй, так не было и при прежнем режиме?!» Он его еще помнит.
Ведь это же — очень больно! Это будущие граждане… Новая смена…
Вспоминается и французский писатель современности Сартр… Он возглавляет новое философско–практическое течение «экзистенциализм», которым оправдывается все существующее (экзистенция). И всякий волен выбирать себе, что хочет. Виноватых нет! Все правы! Правда, сам он выбрал себе дорогу социалистическую (летом ныне был в Советском Союзе). А другие — кем им хочется! Никаких принципов нет и быть не может…
Человечество не пойдет за ним… Но последователи у него пока есть. А дальше — посмотрим.
Пятая похвала. Образование.
Литература. Ведь она началась с монастырей. Нестор Летописец [97] и другие — вышли оттуда. А после — Макарий Московский [98], составивший великие «Четьи–Минеи», святой Димитрий Ростовский, творец «Четий–Миней».
Хочется мне вспомнить о Гоголе.
Как известно, второй том «Мертвых душ» он сжег. А там он хотел вывести, вопреки первому тому, положительные типы… Но не смог! Какой–то немец… Грек… И так далее. А в общем неудача…
Не дано это нашим писателям… В жизни этой святости мало… Вот монастыри — иное дело. Например, Оптина: отец Лев, отец Макарий, отец Амвросий, отец Анатолий, отец Нектарий… [99] О них можно бы написать… Но тогда получились бы жития новых святых: не для литературы материал.
Писать о благочестивом народе? Не принято, особенно теперь… А между тем, оттуда можно бы взять материал. Но нельзя…
Шестая похвала. Любовь.
В чем ином, а уж в проповедях о любви у нас недостатка нет… Даже, может быть, излишек есть.
И сказать, что они остаются без действия, — едва ли мы имеем основание! А если так, то и они служат на пользу государству, обществу, семье, окружающим… Пусть немного, но все же останется след.
Апостол Павел пишет: Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви; ибо любящий другого исполнил закон. Ибо заповеди: не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не лжесвидетельствуй, не пожелай чужого и все другие заключаются в сем слове: люби ближнего твоего, как самого себя. Любовь не делает ближнему зла; итак, любовь есть исполнение закона (Рим. 13, 8–10; Лев. 19, 18). Она есть совокупность совершенства (Кол. 3,14).
И Сам Господь сказал на Тайной Вечери: Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы любите друг друга.
По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметъ любовь между собою (Ин. 13,34–35).
И если 2000 лет Церковь твердит нам об этом, неужели это останется без следа? Не может этого быть! Тогда не нужно бы верить в силу всякого слова. Между тем, власть особенно верит в силу учения, печати, книг, образования, лекций, радио! Даже гораздо больше, чем мы, верующие. Нужно же признать плоды и учения Христова о любви. И здесь государству не «вредит», — как ныне осмеливаются говорить это, — а пользу приносит Церковь.
Возьмем хотя бы прошлую войну. Разве Церковь не внесла свою долю в нее? Это все признают. А ведь война есть жертва любви. Христос же говорит: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15,13).
Или: представитель Церкви митрополит Николай [100] участвует в конференциях мира и говорит там речи… Если другие говорят и слово их не остается без пользы, неужели его слово будет бесплодно? Не может быть! И во всех храмах мы тоже говорим о мире. Конечно, не в словах дело, а — в силе, но уж об этом не станем говорить. Сколько можем — делаем.
Седьмая похвала. Грех.
Но еще большее значение имеет христианское учение о грехе.
Как всякому известно, Церковь весьма усердно, — как никто другой, — напоминает нам о грехах… Постоянно мы слышим вопль: «Господи, помилуй!» Особенно усиленно молится она об этом Великим постом, читая молитву святого Ефрема Сирина [101]; и предпоследние слова этой молитвы такие: «дай ми зрети моя прегрешения»… И бывает исповедь во грехах. Все богослужебные книги, молитвы утренние и вечерние и прочие полны воспоминанием грехов. Псалтирь, столь часто употребляемая и ныне, носит характер покаянный.
Жизнь наша — и личная, и мировая, — насыщена грехом. История — полна войнами. И во всех религиях слышен плач о грехах. Литература описывает преимущественно грешную жизнь.
Все это — очевидно всякому!
И никто тут не может помочь, кроме как Церковь.
И мы по опыту знаем, что грехи разрешаются нам, прощаются, уничтожаются здесь. И человек исправляется. Даже разбойник входит в рай (см.: Лк. 23, 39–43). Гонитель Савл превращается в апостола Павла (см.: Деян. 9, 1–22). Блудница перестает грешить (см.: Лк. 7, 36–50). Сборщик податей Закхей расплачивается с обиженными им (см.: Лк. 19, 1–10). Миллионы, миллионы каются, открыто каются, раскрывая душу свою: то, о чем они никому и никогда не говорят, выкладывают духовнику. Небывалое дело!
Разве это не польза государству? Да еще какая! Как больной лечится у доктора, так грешник очищается в Церкви; или даже — на молитве; или — простым раскаянием в сердце. «Чудо из чудес!» — говорит отец Иоанн.
Восьмая похвала.
Но я не сказал самого главного. Наша вера дает нам Божественное утешение: Самого Бога! Какое это счастье! И верующие это знают на опыте!
Некто сказал: «Немало людей пред смертью раскаивались в своем неверии; но никто еще не раскаивался в вере!» И верно это!
Какой мир! Какую радость испытываем мы от таинственною общения с Богом! И даже от простой веры! И даже от одного упоминания имени Божия!
А вера в помощь Спасителя! Даже нам опытно известны необычайно–трогательные состояния, когда от радостной веры, от религиозного восторга, от ощущения милости Божией — сердце заливается сладкими слезами! Это — опыт.
Да и странно было бы, чтобы мы, верующие, нисколько не испытывали этого! А уж о святых и говорить не приходится… Это — выше нашего опыта.
Но какое отношение это имеет к государству? Самое великое.
Молитвы к Богу как к Вседержителю спасают мир. Есть даже особые молитвенники к Богу о мире всего мира; и теперь еще они существуют кое–где… Впрочем, Церковь на каждой Литургии и утрени просит у Бога «мира всему миру»… Конечно, неверующему все это кажется неприемлемым, невозможным. А нам, верующим, — неопровержимый факт! Тысячи фактов!
А избавление от бесовской власти! В это люди не верят, но хоть пусть задумаются над такими писателями, о коих я говорил: о Гоголе, о Достоевском, о Соловьеве, о Пирогове и прочих, которые знали бесовскую силу опытно. И Господь избавлял их от нее. Я лично знал француза–психиатра, который мне говорил о различии сумасшедших: одни страдают от естественных причин, но иные — одержимы какою–то духовною силою. А он был даже председателем Женевского всемирного психиатрического съезда. Следовательно, человек культурный и незаурядный!
И какое счастье — избавиться от насилия бесов: возвращение потерянною мира, нормальное умственное состояние, покой в семье, благо для общества и так далее.
И Евангелие полно чудесами изгнания бесов Христом… И это — факты!
А будущая загробная жизнь и блаженное бессмертие для достойных!.. Сколько отрады от одной этой веры. А она — доказана фактом воскресения Спасителя… И не случайно наши храмы на Пасху переполнены! Мир торжествует! Люди целуются! Красные, цветные яички! Радостное пение, — чтение отменяется! Свечечки в руках! Какая красота! А ведь это только маленькая заря будущею светоносного, бесконечного блаженства!
И как это радует нас еще здесь! В последний лишь месяц я слышал от людей, что им никак не хочется допустить и мысли, что близкие их и родные по смерти не существуют… Люди очень интеллигентные; одна даже прежде была неверующей. А теперь она считает «непреодолимой потребностью» бывать в храме.
И ведь это — не одни желания, а факты, тысячи фактов, миллионы!
И не один раз я думал с самим собою: чтобы не верить всему этому, мне нужно сойти с ума! До такой степени все это ясно, реально, неопровержимо, очевидно, опытно!
К этому отделу, — к восьмой похвале, — я отнесу вопрос об аде, о геенне. Страшное это наказание! Но и оно полезно для государства: хоть некоторых спасает от грехов угрозой мучений. И святой Златоуст говорит, что Господь создал ад — по любви, желая им избавиться от страданий!
Наконец, скажу о смерти. Смотрите: как спокойно или терпеливо умирает народ наш!
Знал это и Л. Толстой. Умирая в страданиях и мучительном беспокойстве, он громко говорил: «А мужики–то, мужики как умирают!» [102] И еще: «Насколько часто бывает спокойная смерть среди простых крестьян, настолько она редко бывает мирной среди нас, богатых и аристократов!» А он уж знал свой класс!
Мы же не хуже <знаем>, как тихо умирают верующие!
Сколько же отрадного, мирного, утешительного, блаженною дает нам вера!
И всякая власть должна быть очень заинтересована в подобном состоянии народа: ведь все это имеет чрезвычайное значение и для нее! Власть для того и существует, чтобы делать все доброе для народа. Для власти должно быть дорого, что делает жизнь государства спокойной, нравственной, счастливой. А этому больше всего содействует вера, Церковь.
Ведь, не одним же хлебом жив человек (ср.: Мф. 4,4)!
[cut=Читать далее......]
Чем же именно? Вон апостол потом пишет (так бы и нам следовало отвечать):
Мы безумны Христа ради, а вы (собеседники) мудры, — только не во Христе; мы — немощны, а вы крепки; вы в славе, а мы в бесчестии. Даже доныне терпим голод и жажду, и наготу и побои, и скитаемся, и трудимся, работая своими руками. Злословят нас, мы благословляем; гонят нас, мы терпим; хулят нас, мы молим; мы как сор для мира, как прах, всеми попираемый доныне (1 Кор. 4,10–13).
Вот, если мы это можем указать о себе, — и притом искренно, смиренно, считая себя достойными этого, и даже большею, — тогда и внешние (1 Кор. 5,12) иначе к нам относились бы.
Вот это — первая похвала была бы; и похвала — собственно церковная, ибо это терпела бы Церковь за Христа. И это была бы наилучшая похвала!
И далее мы будет говорить не за себя, а за Церковь, в лице ее святых чад: они — выразители Церкви, а не мы; они — «розы» на груди Церкви, по выражению одного писателя. К этому и пойдем далее.
Вторая похвала. Прочность.
Мы много раз прежде и читали, и слышали, что государство дотоле прочно, пока в нем крепка вера: ослабеет она, и государство постепенно начнет разлагаться. Это — известный афоризм! Не будем его доказывать.
Третья похвала. Верность.
Христиане — верные члены государства. История знает это хорошо. Верующие всегда были послушны: они и в войнах участвовали солдатами, и подати платили, и власть признавали, и государственную службу несли…
Но несмотря на это, их все же мучили. И некоторым, может быть, иной раз и приходило на сердце: не восстать ли против такой власти? И тогда апостолы Петр и Павел восстали против такого лже–христианства, видя в подобном настроении страшную опасность, прежде всего для самого христианства, потому что восстания свидетельствовали о гордости, раздражении, озлоблении верующих. Между тем, христианство требует от нас — даже любви ко врагам, как известно (ср.: Мф. 5,44).
И государственная власть тогда имела бы все основания преследовать христианство. И оно погибло бы! И собственно погибло бы не от преследований, а — от неправильного собственного пути, то есть политического озлобления. «Вложи меч твой в его место, — сказал Господь Петру, — ибо все, взявшие меч, мечом погибнут (Мф. 26,52)».
Но на это могут возразить: а все же государство мучило их, ссылаясь на опасность именно для него. Да! Но при Константине Великом сознало эту свою неправоту и объявило христианство дозволенной религией. Если же в предшествовавшие три века их всячески мучили, то — из–за ложных мотивов, опасаясь, что христиане подрывают прежнюю религию как основу государства. И потребовалось апологетам (защитникам) писать ряд апологий, опровергая это обвинение…
Но и самая неправда эта была допущена Господом, промыслительно: она углубляла в души христиан ту идею, что они никак — не должны прибегать к насилию против насилия, к внешней власти против мучителей. У них было только духовное оружие: Утешителъ Дух Святой (Ин. 15, 26; 14, 26) да смирение! И именно этим «оружием» христианство победило мир.
Потому и апостол Петр, перечисляя добродетели христиан, ставит на первое место (это тогда было современной потребностью) подчинение властям: будьте покорны всякому человеческому начальству, ради Господа… такова есть воля Божия, чтобы мы, делая добро, — а не хватаясь за оружие, — заграждали уста невежеству безумных людей, — как (истинно) свободные, а не как употребляющие свободу для прикрытая зла, но как рабы Божии (cp.: 1 Пет. 2,13,15–16).
И апостол Павел часто говорит о том же, всем известны слова его: Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему, противящийся власти противится Божию установлению (Рим. 13,1–2).
И мы, христиане, в частности и я лично, признаем власть, — и притом искренно, — не ради выгоды, даже не ради спокойствия нашего, а по этому повелению Господню: повиноваться всякому начальству… «Потому, — говорит апостол, — прежде всего… совершать молитвы… за царей и за всех начальствующих… ибо это хорошо и угодно Спасителю нашему Богу, Который хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины (1 Тим. 2,1–4; см.: Тит. 3,1 и так далее)».
Такое воззрение на власть как на Божественное установление лежит в основе всякого права и почитания властей {90}. Эту идею (в моем присутствии) раскрывал и профессор Петражицкий в Санкт–Петербургском университете [91].
Поэтому следует глубоко ценить власти такое отношение Церкви к ней!
Как на характерный пример сошлюсь на время нашествия на Россию Наполеона… То было крепостное время… И Наполеон обещал русским крестьянам и свободу, и надел землей. Но не соблазнились они: полегли костьми, но не пошли навстречу завоевателю… За малейшими исключениями.
А крепостное право? Все признают, что переносить его несомненно помогало христианство. Вот я приведу стихи об этом.
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа,
Край родной долготерпенья,
Край ты — русскою народа!
Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный:
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.
Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя.
Четвертая похвала. Нравственность.
Религия — основа нравственности. Эта мысль известная. Не буду вскрывать ее. Приведу интересное изречение западного политического деятеля. «Люди, — пишет он, — доселе не хотят понять, какое великое значение, часто даже экономическое, имеет такая простая вещь, как совесть!»
Мысль кажется простой. Но она действительно — великая! Честный, добросовестный человек — несравненно дороже золота! Где бы он ни был, везде скажется добросовестность!
А в основе совести лежит, прежде всего, вера. И наоборот: нет веры, нет и основы для нравственности. Это совершенно логично, необходимо, — если только мы доведем вопрос до самого конца. Именно: во имя чего я должен делать добро? Чтобы мне и нам вообще жилось лучше? Это — хорошо! Но логично ли? Нет! А если мне не хочется думать о других, а только о себе, и если на моем пути стоят эти «другие», то я имею «полное право» делать, что хочу! Красть, обманывать, убивать, резать!
А отсюда — один шаг до ницшеанского сверх–человека, которому «все позволено». Если же такой безбожник делает все–таки добро, то он в сущности поступает против логики. Один француз, Ле–Дантек [92], член «Академии бессмертных» {93} в «Исповеди атеиста» [94] написал, что даже вся жизнь для нерелигиозного человека — бессмыслица, и правильным бы выводом было бы самоубийство, но и на это не хватает мужества!
Но чаще припоминается разговор лакея Григория Смердякова, «незаконного» сына Федора Карамазова, с «законным» сыном его, Иваном. Григорий убил старика, а подозрение пало на старшею брата Димитрия. [95]
«Хотя отца–то убил я, но настоящий убивец — ты! Ведь, ты же говори л, что Бога нет. А ежели Бога нет, то все дозволено!» [96]
И совершенно верно! Тогда и никакой «совести» нет… И через кровь можно перешагнуть: Раскольников попробовал старушонку убить, но не выдержал. А теперь убивают и «выдерживают» спокойно… Широко шагнули в прогресс! Но к чему мы дойдем?!
Образуются банды воров… Банды детей — до пятнадцатилетнего возраста…
Один профессор–коммунист пишет мне: едем мы на пароходе по Москве–реке. Купаются мальчики… Проезжаем мимо них. Вдруг они достают со дна камни и бросают ими в нас. Я говорю жене: «Пожалуй, так не было и при прежнем режиме?!» Он его еще помнит.
Ведь это же — очень больно! Это будущие граждане… Новая смена…
Вспоминается и французский писатель современности Сартр… Он возглавляет новое философско–практическое течение «экзистенциализм», которым оправдывается все существующее (экзистенция). И всякий волен выбирать себе, что хочет. Виноватых нет! Все правы! Правда, сам он выбрал себе дорогу социалистическую (летом ныне был в Советском Союзе). А другие — кем им хочется! Никаких принципов нет и быть не может…
Человечество не пойдет за ним… Но последователи у него пока есть. А дальше — посмотрим.
Пятая похвала. Образование.
Литература. Ведь она началась с монастырей. Нестор Летописец [97] и другие — вышли оттуда. А после — Макарий Московский [98], составивший великие «Четьи–Минеи», святой Димитрий Ростовский, творец «Четий–Миней».
Хочется мне вспомнить о Гоголе.
Как известно, второй том «Мертвых душ» он сжег. А там он хотел вывести, вопреки первому тому, положительные типы… Но не смог! Какой–то немец… Грек… И так далее. А в общем неудача…
Не дано это нашим писателям… В жизни этой святости мало… Вот монастыри — иное дело. Например, Оптина: отец Лев, отец Макарий, отец Амвросий, отец Анатолий, отец Нектарий… [99] О них можно бы написать… Но тогда получились бы жития новых святых: не для литературы материал.
Писать о благочестивом народе? Не принято, особенно теперь… А между тем, оттуда можно бы взять материал. Но нельзя…
Шестая похвала. Любовь.
В чем ином, а уж в проповедях о любви у нас недостатка нет… Даже, может быть, излишек есть.
И сказать, что они остаются без действия, — едва ли мы имеем основание! А если так, то и они служат на пользу государству, обществу, семье, окружающим… Пусть немного, но все же останется след.
Апостол Павел пишет: Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви; ибо любящий другого исполнил закон. Ибо заповеди: не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не лжесвидетельствуй, не пожелай чужого и все другие заключаются в сем слове: люби ближнего твоего, как самого себя. Любовь не делает ближнему зла; итак, любовь есть исполнение закона (Рим. 13, 8–10; Лев. 19, 18). Она есть совокупность совершенства (Кол. 3,14).
И Сам Господь сказал на Тайной Вечери: Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы любите друг друга.
По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметъ любовь между собою (Ин. 13,34–35).
И если 2000 лет Церковь твердит нам об этом, неужели это останется без следа? Не может этого быть! Тогда не нужно бы верить в силу всякого слова. Между тем, власть особенно верит в силу учения, печати, книг, образования, лекций, радио! Даже гораздо больше, чем мы, верующие. Нужно же признать плоды и учения Христова о любви. И здесь государству не «вредит», — как ныне осмеливаются говорить это, — а пользу приносит Церковь.
Возьмем хотя бы прошлую войну. Разве Церковь не внесла свою долю в нее? Это все признают. А ведь война есть жертва любви. Христос же говорит: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15,13).
Или: представитель Церкви митрополит Николай [100] участвует в конференциях мира и говорит там речи… Если другие говорят и слово их не остается без пользы, неужели его слово будет бесплодно? Не может быть! И во всех храмах мы тоже говорим о мире. Конечно, не в словах дело, а — в силе, но уж об этом не станем говорить. Сколько можем — делаем.
Седьмая похвала. Грех.
Но еще большее значение имеет христианское учение о грехе.
Как всякому известно, Церковь весьма усердно, — как никто другой, — напоминает нам о грехах… Постоянно мы слышим вопль: «Господи, помилуй!» Особенно усиленно молится она об этом Великим постом, читая молитву святого Ефрема Сирина [101]; и предпоследние слова этой молитвы такие: «дай ми зрети моя прегрешения»… И бывает исповедь во грехах. Все богослужебные книги, молитвы утренние и вечерние и прочие полны воспоминанием грехов. Псалтирь, столь часто употребляемая и ныне, носит характер покаянный.
Жизнь наша — и личная, и мировая, — насыщена грехом. История — полна войнами. И во всех религиях слышен плач о грехах. Литература описывает преимущественно грешную жизнь.
Все это — очевидно всякому!
И никто тут не может помочь, кроме как Церковь.
И мы по опыту знаем, что грехи разрешаются нам, прощаются, уничтожаются здесь. И человек исправляется. Даже разбойник входит в рай (см.: Лк. 23, 39–43). Гонитель Савл превращается в апостола Павла (см.: Деян. 9, 1–22). Блудница перестает грешить (см.: Лк. 7, 36–50). Сборщик податей Закхей расплачивается с обиженными им (см.: Лк. 19, 1–10). Миллионы, миллионы каются, открыто каются, раскрывая душу свою: то, о чем они никому и никогда не говорят, выкладывают духовнику. Небывалое дело!
Разве это не польза государству? Да еще какая! Как больной лечится у доктора, так грешник очищается в Церкви; или даже — на молитве; или — простым раскаянием в сердце. «Чудо из чудес!» — говорит отец Иоанн.
Восьмая похвала.
Но я не сказал самого главного. Наша вера дает нам Божественное утешение: Самого Бога! Какое это счастье! И верующие это знают на опыте!
Некто сказал: «Немало людей пред смертью раскаивались в своем неверии; но никто еще не раскаивался в вере!» И верно это!
Какой мир! Какую радость испытываем мы от таинственною общения с Богом! И даже от простой веры! И даже от одного упоминания имени Божия!
А вера в помощь Спасителя! Даже нам опытно известны необычайно–трогательные состояния, когда от радостной веры, от религиозного восторга, от ощущения милости Божией — сердце заливается сладкими слезами! Это — опыт.
Да и странно было бы, чтобы мы, верующие, нисколько не испытывали этого! А уж о святых и говорить не приходится… Это — выше нашего опыта.
Но какое отношение это имеет к государству? Самое великое.
Молитвы к Богу как к Вседержителю спасают мир. Есть даже особые молитвенники к Богу о мире всего мира; и теперь еще они существуют кое–где… Впрочем, Церковь на каждой Литургии и утрени просит у Бога «мира всему миру»… Конечно, неверующему все это кажется неприемлемым, невозможным. А нам, верующим, — неопровержимый факт! Тысячи фактов!
А избавление от бесовской власти! В это люди не верят, но хоть пусть задумаются над такими писателями, о коих я говорил: о Гоголе, о Достоевском, о Соловьеве, о Пирогове и прочих, которые знали бесовскую силу опытно. И Господь избавлял их от нее. Я лично знал француза–психиатра, который мне говорил о различии сумасшедших: одни страдают от естественных причин, но иные — одержимы какою–то духовною силою. А он был даже председателем Женевского всемирного психиатрического съезда. Следовательно, человек культурный и незаурядный!
И какое счастье — избавиться от насилия бесов: возвращение потерянною мира, нормальное умственное состояние, покой в семье, благо для общества и так далее.
И Евангелие полно чудесами изгнания бесов Христом… И это — факты!
А будущая загробная жизнь и блаженное бессмертие для достойных!.. Сколько отрады от одной этой веры. А она — доказана фактом воскресения Спасителя… И не случайно наши храмы на Пасху переполнены! Мир торжествует! Люди целуются! Красные, цветные яички! Радостное пение, — чтение отменяется! Свечечки в руках! Какая красота! А ведь это только маленькая заря будущею светоносного, бесконечного блаженства!
И как это радует нас еще здесь! В последний лишь месяц я слышал от людей, что им никак не хочется допустить и мысли, что близкие их и родные по смерти не существуют… Люди очень интеллигентные; одна даже прежде была неверующей. А теперь она считает «непреодолимой потребностью» бывать в храме.
И ведь это — не одни желания, а факты, тысячи фактов, миллионы!
И не один раз я думал с самим собою: чтобы не верить всему этому, мне нужно сойти с ума! До такой степени все это ясно, реально, неопровержимо, очевидно, опытно!
К этому отделу, — к восьмой похвале, — я отнесу вопрос об аде, о геенне. Страшное это наказание! Но и оно полезно для государства: хоть некоторых спасает от грехов угрозой мучений. И святой Златоуст говорит, что Господь создал ад — по любви, желая им избавиться от страданий!
Наконец, скажу о смерти. Смотрите: как спокойно или терпеливо умирает народ наш!
Знал это и Л. Толстой. Умирая в страданиях и мучительном беспокойстве, он громко говорил: «А мужики–то, мужики как умирают!» [102] И еще: «Насколько часто бывает спокойная смерть среди простых крестьян, настолько она редко бывает мирной среди нас, богатых и аристократов!» А он уж знал свой класс!
Мы же не хуже <знаем>, как тихо умирают верующие!
Сколько же отрадного, мирного, утешительного, блаженною дает нам вера!
И всякая власть должна быть очень заинтересована в подобном состоянии народа: ведь все это имеет чрезвычайное значение и для нее! Власть для того и существует, чтобы делать все доброе для народа. Для власти должно быть дорого, что делает жизнь государства спокойной, нравственной, счастливой. А этому больше всего содействует вера, Церковь.
Ведь, не одним же хлебом жив человек (ср.: Мф. 4,4)!