Диакон Андрей Кураев "Ошибки миссионера"
В Москве начали работу епархиальные миссионерские курсы. Организаторами курсов являются Миссионерская комиссия при Епархиальном совете г. Москвы при поддержке Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета и фонд «Миссия Кирилла и Мефодия».
Первое занятие курсов открылось лекцией известного православного миссионера – протодиакона Андрея Кураева. Его выступление, естественно, было посвящено проблемам миссии и стало своеобразной памяткой для начинающих миссионеров. Предлагаем читателям конспект лекции о. Андрея Кураева.
Православный юннат или разведчик
Есть два основных варианта поведения миссионера в новой для него аудитории. Первый путь – путь Сенкевича, ведущего программы «Вокруг света»: вот я прихожу и тупо говорю о том, что мне интересно. Вы хотели в Турцию? Фиг вам, я вам сегодня про Тибет впариваю. У меня на календаре Великий пост, и я про него буду сегодня говорить. Тут, конечно, говорить надо так, чтобы было интересно вашей аудитории. А значит, вы должны хотя бы имитировать мыслительный процесс.
Действительно, есть немало людей, которые никогда не были в Тибете и не собираются ехать туда, с интересом слушают, какие особенности одежды у тибетских монахов, что они делают по вечерам и так далее. Точно также – в рамках некоей православной экзотики, давайте расскажем о тех православных, которые еще встречаются в наших джунглях.
Второй путь – перейти на «чужое» тематическое поле – поле, более интересное для нецерковных людей. Когда я беседую с подростками на тему Гарри Поттера или «Матрицы», моя задача – дать ребятам понять, что носить мои очки – это интересно. Их любимые вещи могут быть необычными, если смотреть моими глазами. Мой христианский взор – не ограничение кругозора, а наоборот, расширение. Я пытаюсь показать, что этот фильм, эта книга, этот сюжет – гораздо интереснее, чем казалось поначалу.
Ошибка тотальной апологии
В церковной рефлексии, в церковном богословии давно назрела пора пересмотреть, за что в православии надо умирать, а ради чего и чихать не стоит. В православии есть все – великие истины, духовные евангельские догматы, а есть что-то вполне фольклорное, но то, за что нас сейчас больше всего пинают. Так вот, не надо стремиться оправдывать все то, что было в церковной жизни.
Традиция православия в нашей стране была разорвана. Мы сейчас относимся к православной России также, как современная бунтующая Греция к Александру Македонскому. Вроде бы география та же самая, есть некое генетическое и фонетическое родство, но культура, конечно, другая.
Шпенглер предложил понятие псевдоморфоза – когда в пластах земли вымываются старые породы, образуется пустота, и туда осуществляется вливание свежей магмы, где новая порода принимает форму старой. Это касается и русских староверов – им только казалось, что они хранят старину, но их пафос был совершенно особенным. То же самое происходит и с нами сегодня. Нити многих традиций были безжалостно обрублены. И это дает нам определенную свободу — мы можем решить, какие ниточки стоит тянуть в 21 век, а с какими-то стоит расстаться.
Самый главный вопрос в церковной жизни: «Чему мы научились за самый страшный век в истории Церкви? За что, Господи, Ты нас наказывал так? Не получится ли так, что, возрождая уклад 18-19 века, мы возродим и революционную ситуацию? От чего ты нас избавил? Какие болячки у нас были, что нас пришлось каленым железом? Что стоит возрождать, что нет? Стоит ли Домострой тащить в 21 век?» Именно миссионеру приходится за все это отвечать.
О национальных болезнях
Наша национальная болезнь – ересь утопизма. Симптом — идеологическая установка: «Я знаю, как надо!» Мол, пустите нас, и в 48 часов мы всех сделаем счастливыми, потому что мы знаем, по какой книжке надо жить! Первый приступ – аввакумовский кружок благочестия с книжкой Типикон, который повлек за собой раскол и петровский бунт против всего этого благочестия. Следующая попытка — Петр Алексеевич и голландско-немецкие уставы. Потом большевики с Марксом. Потом – 500 дней или, там, 100 дней с книжками западных экономистов. И теперь у нас уже аллергия – мы боимся людей с горящими глазами. Как замечательно писал А. Галич:
Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы,
Не бойтесь мора и глада,
А бойтесь единственно только того,
Кто скажет: «Я знаю, как надо!»
И, рассыпавшись мелким бесом,
И поклявшись вам всем в любви,
Он пройдёт по земле железом
И затопит её в крови.
И наврёт он такие враки,
И такой наплетёт рассказ,
Что не раз тот рассказ в бараке
Вы помянете в горький час.
Поэтому одна из самых опасных поз миссионера — поза горлопана-главаря. И одно из противоядий такой интонации – четкое разрешение себе самому не заниматься тотальной апологией.
Не делать вид, что все хорошо
Великая ошибка миссионеров – делать вид, что люди ничего не знают про теневые стороны церковной жизни. Иногда мне кажется, что легче было быть миссионерами первых веков, миссионерами у язычников, потому что в глазах неверов слово апостола о Церкви и сама Церковь были идентичны. Ты, твоя личность, твои глаза, твои слова – это одно и тоже. Если это был настоящий апостол и проповедник, то эта идентичность действовала великолепно. А сегодня наша многовековая история не только помогает, но и вредит изрядно. Так, на Дальнем Востоке главными врагами миссии были не языческие шаманы, а русские купцы и чиновники, которые поступали с людьми не по заповедям.
Вот и сегодня – люди и воочию видят какие-то недолжные ситуации церковной жизни. И вам как миссионерам достались те язвы и проблемы, которые так до конца и не решены в церковной жизни, в церковной мысли: церковь и власть, церковь и богатство, церковь и государство.
В какой ты школе?
Среди тех вещей, которые были в истории Церкви и которые не стоит одобрять, – это всевозможные инквизиционные потуги, карательное богословие. По интернету ходят целые списки цитат из Святых Отцов о душеполезности сжигания еретиков, начиная со слов любимого мной Иоанна Златоуста. Да, такие цитаты у Отцов есть. Но я специально собрал и другие цитаты из Святых Отцов, и из того же Златоуста – совершенно противоположные.
Этот тот самый случай разрыва – мир православия разнообразен. Можно записаться в школу богословия любви, а можно в школу богословия ненависти. Зависит от тебя, какую ты ниточку продолжишь.
Проблемы вкуса
Еще одна проблема миссионерского служения – проблема вкуса: неуместное проведение границы между иррациональным и рациональным. Есть прекрасные слова Иоанна Дамаскина: «Не все в Боге познаваемо, но не все непознаваемо, не все познаваемое выразимо, но не все непознаваемое невыразимо». То есть есть в Боге то, что я могу познать и выразить своими словами, есть в Божественной жизни то, что я могу познать, но слов у меня не хватит, а есть нечто, что для тварного ума навсегда останется сокрытым. Иногда мы продолжаем рационализировать там, где пора уже остановиться, а иногда наоборот – мы слишком рано капитулируем. Церковь это не гетто, где люди прячутся от головной боли. Голова пригодится, ее надо использовать по назначению.
Сцилла и Харибда миссионера
Вечная проблема миссионера – проблема прохождения между Сциллой и Харибдой. Сцилла – это самовлюбленная самоидентичность, когда я стою в виде живого памятника своему сану и своей церковности, когда я прихожу к людям, но ничего не делаю, чтобы вжиться в их ситуацию. Одно дело, когда о боли и страдании говорит человек, много переживший, и когда — гламурный выпускник духовной академии.
Другая крайность – Харибда – стать своим в доску. И нет Типикона, нет правила, нормы, которое бы сказало, как этого избежать и до какого момента можно идти на уступки своему нецерковному собеседнику. Человек, который слишком податлив, будет бесплоден, будет флюгером. Который замкнут в коконе своего статуса – тоже будет бесплоден.
Еще одна ошибка миссионера – завышенное требование к своим слушателям. Педагог, который ищет идеальных учеников, останется один, также как и молодой человек, который ищет идеальную жену. Но это же касается учеников и слушателей. Когда и как, и насколько серьезно надо сердиться на тех олухов, которые тебя не понимают и все перевирают, и не воплощают те драгоценные советы, которые ты им уже дал – опять здесь нет однозначного ответа. Доколе мы должны терпеть эту пестроту церковной жизни и внутри нас самих, и пестроту наших собеседников и жертв наших педагогических усилий?
После завтрака – теозис космоса
Миссионер должен понимать ограниченность своих усилий, уметь ставить перед собой ограниченные задачи. К сожалению, есть официальный учебник, изданный в Белгороде, в котором содержаться потрясающие, очень красивые фразы: задача церковной миссии – это теозис космоса. Только я немножко дурею, когда я такие красивые слова читаю. И не понимаю, про что они, а главное – я–то тут при чем? Сейчас вот я проснусь, позавтракаю и через пять минут начну заниматься теозисом космоса.
Важно понять, что слова «Церковь» и «миссия» – это не синонимы. В Церкви есть много такого, что не имеет ни малейшего отношения к миссии. Например, литургия. А заседание Синода – это что? Миссионерская работа или нет? Важно понять границы миссии. Миссия кончается там, где начинается пастырство. Задача миссионера – сделать так, чтобы человек стал задавать вопросы Церкви. Как только человек начинает спрашивать Церковь, он становится членом Церкви, пасомым, и дальше работа с ним — задача пастора. Показатель успешности миссии: от «вы» ваш собеседник переход к «мы», от «ваши попы» до «с какой стати наша Церковь этого Путина поддерживает». Все, ты сказал «наша» — это великая победа для миссионера!
Соответственно, чтобы не впасть в прелесть, не обманывать себя и не потонуть в громких словах, важно понимать и определенную заниженность целей миссионерской работы. Когда я захожу в какую-то университетскую аудиторию, или к старшеклассникам, или к солдатикам, я понимаю, что они на меня смотрят как Ленин на мировую буржуазию – да кто ты такой? Сегодня надо из минуса вытаскивать отношение к Церкви. Не ожидая, что я войду в облаках ладана, и все сразу скажут «Алиллуйя». Моя задача номер один – доказать свое право на присутствие в этой нецерковной аудитории.
У меня есть свои заготовки для этого и свой опыт, но они достаточно личностные. Но я одну расскажу – это проблема первой фразы, завязки разговора в нецерковной аудитории. Например, у меня был такой случай: ректор Брянского университета представлял меня слушателям: «Знакомьтесь, это отец Андрей – он доктор Русской Православной Церкви». Я говорю: «Это неправда, я не доктор, я ее пациент, а отчасти жертва». Шутка – это хорошо. И второе, не менее хорошее средство – это самоирония.
О миссионерской прелести
Одна из серьезнейших ошибок, которая вас ждет – это самовлюбленность миссионера. Когда я учился в семинарии, я чувствовал, что после диспутов с неверами во мне остается раздраженность.
Потом я понял в чем дело: я злился на моих собеседников, я настолько был убежден в своей правоте, что мне казалось, что если закрыть меня с человеком в одной комнате на трое суток, то на третьи сутки он приползет прямо в объятья Отче, монашеского пострига попросит.
А потом я понял, что я не знаю Божьего замысла о человеке. А с чего я взял, что этот человек должен через меня прийти к Богу, почему именно сейчас? А может не через меня, не сейчас, и вообще не через книжки?
Поэтому, чтобы не было этой миссионерской прелести, очень важно четко ставить перед собой задачи и иметь критерии миссионерской работы. Это серьезнейшая проблема церковной жизни. Считается, что в православии допускается только одна самооценка – негативная. А это неправда, это некая стилизация.
Неотъемлемая часть мужской конституции, про женщин я не скажу, — у мужика должна быть некая профессиональная самоудовлетворённость, ощущение хорошо сделанной вещи – где удача, где нет. Преподаватель может сказать : в 4А мне удался урок, а в 4Б эту тему я провалил. А дети этого не заметили, но у меня есть самоощущение, потому что я профессионал. Монах на молитве может сказать: «Слава Богу, сегодня на вечерне удалось помолиться. Впервые за год». Так вот, надо различать личностную самооценку и профессиональную самооценку. В личностном смысле – я плохой христианин, а в профессиональном – что-то удается. Когда речь идет об исполнении сложной многоэтапной работы, должно быть позиционирование, какую именно часть работы я сейчас исполняю и достиг ли я какого-то успеха или нет.
Есть конкретные, промежуточные, маленькие цели – удалось или нет. Аудитория не заснула – грандиозный успех! Они не разбежались – аллилуйя! Чудо дивное – у них целых три вопроса было в конце! Следующий успех — если кто-то остался и подходит наедине, кто-то пришел еще раз, были ли вопросы потом, и прочее и прочее.
На самом деле большая часть из того, что я рассказывал, вы можете прочитать в моей книжечке «Мои ошибки» или же в печатном виде в книге «Перестройка в церковь», или в ее реинкарнации в виде пяти томов «Разговор со своими».
Наша задача — не привлечь, а оттолкнуть
Первая ваша задача – не привлечь, а оттолкнуть как можно больше людей от Церкви. Я не шучу. Помешать людям креститься по суеверным мотивам, затруднить вход в Церковь. Чтобы человек настаивал. В аудиториях я обычно говорю так: «Ребята, если среди вас есть люди взрослые, но не крещеные, то вы опоздали, потому что взрослый человек может просить о крестинах только в одном случае – если тебя стало тошнить от себя самого, и ты хочешь поменять свою жизнь, тогда да. А не так – подружка сказала, бабушка повелела».
Миссионер – кем быть?
Миссионер должен сам быть шизофреником – когда вы говорите, вы должны слышать себя ушами того, кому вы говорите. Шизофреничность миссионера еще и в том, что надо уметь поддерживать в себе чувство влюбленности в православие. Открывать для себя православие вновь и вновь и радоваться, что реальность православия глубже, интересней и прекрасней, чем я могу себе представить. Умейте собирать мелочи церковной жизни и радоваться им.
Первое занятие курсов открылось лекцией известного православного миссионера – протодиакона Андрея Кураева. Его выступление, естественно, было посвящено проблемам миссии и стало своеобразной памяткой для начинающих миссионеров. Предлагаем читателям конспект лекции о. Андрея Кураева.
Православный юннат или разведчик
Есть два основных варианта поведения миссионера в новой для него аудитории. Первый путь – путь Сенкевича, ведущего программы «Вокруг света»: вот я прихожу и тупо говорю о том, что мне интересно. Вы хотели в Турцию? Фиг вам, я вам сегодня про Тибет впариваю. У меня на календаре Великий пост, и я про него буду сегодня говорить. Тут, конечно, говорить надо так, чтобы было интересно вашей аудитории. А значит, вы должны хотя бы имитировать мыслительный процесс.
Действительно, есть немало людей, которые никогда не были в Тибете и не собираются ехать туда, с интересом слушают, какие особенности одежды у тибетских монахов, что они делают по вечерам и так далее. Точно также – в рамках некоей православной экзотики, давайте расскажем о тех православных, которые еще встречаются в наших джунглях.
Второй путь – перейти на «чужое» тематическое поле – поле, более интересное для нецерковных людей. Когда я беседую с подростками на тему Гарри Поттера или «Матрицы», моя задача – дать ребятам понять, что носить мои очки – это интересно. Их любимые вещи могут быть необычными, если смотреть моими глазами. Мой христианский взор – не ограничение кругозора, а наоборот, расширение. Я пытаюсь показать, что этот фильм, эта книга, этот сюжет – гораздо интереснее, чем казалось поначалу.
Ошибка тотальной апологии
В церковной рефлексии, в церковном богословии давно назрела пора пересмотреть, за что в православии надо умирать, а ради чего и чихать не стоит. В православии есть все – великие истины, духовные евангельские догматы, а есть что-то вполне фольклорное, но то, за что нас сейчас больше всего пинают. Так вот, не надо стремиться оправдывать все то, что было в церковной жизни.
Традиция православия в нашей стране была разорвана. Мы сейчас относимся к православной России также, как современная бунтующая Греция к Александру Македонскому. Вроде бы география та же самая, есть некое генетическое и фонетическое родство, но культура, конечно, другая.
Шпенглер предложил понятие псевдоморфоза – когда в пластах земли вымываются старые породы, образуется пустота, и туда осуществляется вливание свежей магмы, где новая порода принимает форму старой. Это касается и русских староверов – им только казалось, что они хранят старину, но их пафос был совершенно особенным. То же самое происходит и с нами сегодня. Нити многих традиций были безжалостно обрублены. И это дает нам определенную свободу — мы можем решить, какие ниточки стоит тянуть в 21 век, а с какими-то стоит расстаться.
Самый главный вопрос в церковной жизни: «Чему мы научились за самый страшный век в истории Церкви? За что, Господи, Ты нас наказывал так? Не получится ли так, что, возрождая уклад 18-19 века, мы возродим и революционную ситуацию? От чего ты нас избавил? Какие болячки у нас были, что нас пришлось каленым железом? Что стоит возрождать, что нет? Стоит ли Домострой тащить в 21 век?» Именно миссионеру приходится за все это отвечать.
О национальных болезнях
Наша национальная болезнь – ересь утопизма. Симптом — идеологическая установка: «Я знаю, как надо!» Мол, пустите нас, и в 48 часов мы всех сделаем счастливыми, потому что мы знаем, по какой книжке надо жить! Первый приступ – аввакумовский кружок благочестия с книжкой Типикон, который повлек за собой раскол и петровский бунт против всего этого благочестия. Следующая попытка — Петр Алексеевич и голландско-немецкие уставы. Потом большевики с Марксом. Потом – 500 дней или, там, 100 дней с книжками западных экономистов. И теперь у нас уже аллергия – мы боимся людей с горящими глазами. Как замечательно писал А. Галич:
Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы,
Не бойтесь мора и глада,
А бойтесь единственно только того,
Кто скажет: «Я знаю, как надо!»
И, рассыпавшись мелким бесом,
И поклявшись вам всем в любви,
Он пройдёт по земле железом
И затопит её в крови.
И наврёт он такие враки,
И такой наплетёт рассказ,
Что не раз тот рассказ в бараке
Вы помянете в горький час.
Поэтому одна из самых опасных поз миссионера — поза горлопана-главаря. И одно из противоядий такой интонации – четкое разрешение себе самому не заниматься тотальной апологией.
Не делать вид, что все хорошо
Великая ошибка миссионеров – делать вид, что люди ничего не знают про теневые стороны церковной жизни. Иногда мне кажется, что легче было быть миссионерами первых веков, миссионерами у язычников, потому что в глазах неверов слово апостола о Церкви и сама Церковь были идентичны. Ты, твоя личность, твои глаза, твои слова – это одно и тоже. Если это был настоящий апостол и проповедник, то эта идентичность действовала великолепно. А сегодня наша многовековая история не только помогает, но и вредит изрядно. Так, на Дальнем Востоке главными врагами миссии были не языческие шаманы, а русские купцы и чиновники, которые поступали с людьми не по заповедям.
Вот и сегодня – люди и воочию видят какие-то недолжные ситуации церковной жизни. И вам как миссионерам достались те язвы и проблемы, которые так до конца и не решены в церковной жизни, в церковной мысли: церковь и власть, церковь и богатство, церковь и государство.
В какой ты школе?
Среди тех вещей, которые были в истории Церкви и которые не стоит одобрять, – это всевозможные инквизиционные потуги, карательное богословие. По интернету ходят целые списки цитат из Святых Отцов о душеполезности сжигания еретиков, начиная со слов любимого мной Иоанна Златоуста. Да, такие цитаты у Отцов есть. Но я специально собрал и другие цитаты из Святых Отцов, и из того же Златоуста – совершенно противоположные.
Этот тот самый случай разрыва – мир православия разнообразен. Можно записаться в школу богословия любви, а можно в школу богословия ненависти. Зависит от тебя, какую ты ниточку продолжишь.
Проблемы вкуса
Еще одна проблема миссионерского служения – проблема вкуса: неуместное проведение границы между иррациональным и рациональным. Есть прекрасные слова Иоанна Дамаскина: «Не все в Боге познаваемо, но не все непознаваемо, не все познаваемое выразимо, но не все непознаваемое невыразимо». То есть есть в Боге то, что я могу познать и выразить своими словами, есть в Божественной жизни то, что я могу познать, но слов у меня не хватит, а есть нечто, что для тварного ума навсегда останется сокрытым. Иногда мы продолжаем рационализировать там, где пора уже остановиться, а иногда наоборот – мы слишком рано капитулируем. Церковь это не гетто, где люди прячутся от головной боли. Голова пригодится, ее надо использовать по назначению.
Сцилла и Харибда миссионера
Вечная проблема миссионера – проблема прохождения между Сциллой и Харибдой. Сцилла – это самовлюбленная самоидентичность, когда я стою в виде живого памятника своему сану и своей церковности, когда я прихожу к людям, но ничего не делаю, чтобы вжиться в их ситуацию. Одно дело, когда о боли и страдании говорит человек, много переживший, и когда — гламурный выпускник духовной академии.
Другая крайность – Харибда – стать своим в доску. И нет Типикона, нет правила, нормы, которое бы сказало, как этого избежать и до какого момента можно идти на уступки своему нецерковному собеседнику. Человек, который слишком податлив, будет бесплоден, будет флюгером. Который замкнут в коконе своего статуса – тоже будет бесплоден.
Еще одна ошибка миссионера – завышенное требование к своим слушателям. Педагог, который ищет идеальных учеников, останется один, также как и молодой человек, который ищет идеальную жену. Но это же касается учеников и слушателей. Когда и как, и насколько серьезно надо сердиться на тех олухов, которые тебя не понимают и все перевирают, и не воплощают те драгоценные советы, которые ты им уже дал – опять здесь нет однозначного ответа. Доколе мы должны терпеть эту пестроту церковной жизни и внутри нас самих, и пестроту наших собеседников и жертв наших педагогических усилий?
После завтрака – теозис космоса
Миссионер должен понимать ограниченность своих усилий, уметь ставить перед собой ограниченные задачи. К сожалению, есть официальный учебник, изданный в Белгороде, в котором содержаться потрясающие, очень красивые фразы: задача церковной миссии – это теозис космоса. Только я немножко дурею, когда я такие красивые слова читаю. И не понимаю, про что они, а главное – я–то тут при чем? Сейчас вот я проснусь, позавтракаю и через пять минут начну заниматься теозисом космоса.
Важно понять, что слова «Церковь» и «миссия» – это не синонимы. В Церкви есть много такого, что не имеет ни малейшего отношения к миссии. Например, литургия. А заседание Синода – это что? Миссионерская работа или нет? Важно понять границы миссии. Миссия кончается там, где начинается пастырство. Задача миссионера – сделать так, чтобы человек стал задавать вопросы Церкви. Как только человек начинает спрашивать Церковь, он становится членом Церкви, пасомым, и дальше работа с ним — задача пастора. Показатель успешности миссии: от «вы» ваш собеседник переход к «мы», от «ваши попы» до «с какой стати наша Церковь этого Путина поддерживает». Все, ты сказал «наша» — это великая победа для миссионера!
Соответственно, чтобы не впасть в прелесть, не обманывать себя и не потонуть в громких словах, важно понимать и определенную заниженность целей миссионерской работы. Когда я захожу в какую-то университетскую аудиторию, или к старшеклассникам, или к солдатикам, я понимаю, что они на меня смотрят как Ленин на мировую буржуазию – да кто ты такой? Сегодня надо из минуса вытаскивать отношение к Церкви. Не ожидая, что я войду в облаках ладана, и все сразу скажут «Алиллуйя». Моя задача номер один – доказать свое право на присутствие в этой нецерковной аудитории.
У меня есть свои заготовки для этого и свой опыт, но они достаточно личностные. Но я одну расскажу – это проблема первой фразы, завязки разговора в нецерковной аудитории. Например, у меня был такой случай: ректор Брянского университета представлял меня слушателям: «Знакомьтесь, это отец Андрей – он доктор Русской Православной Церкви». Я говорю: «Это неправда, я не доктор, я ее пациент, а отчасти жертва». Шутка – это хорошо. И второе, не менее хорошее средство – это самоирония.
О миссионерской прелести
Одна из серьезнейших ошибок, которая вас ждет – это самовлюбленность миссионера. Когда я учился в семинарии, я чувствовал, что после диспутов с неверами во мне остается раздраженность.
Потом я понял в чем дело: я злился на моих собеседников, я настолько был убежден в своей правоте, что мне казалось, что если закрыть меня с человеком в одной комнате на трое суток, то на третьи сутки он приползет прямо в объятья Отче, монашеского пострига попросит.
А потом я понял, что я не знаю Божьего замысла о человеке. А с чего я взял, что этот человек должен через меня прийти к Богу, почему именно сейчас? А может не через меня, не сейчас, и вообще не через книжки?
Поэтому, чтобы не было этой миссионерской прелести, очень важно четко ставить перед собой задачи и иметь критерии миссионерской работы. Это серьезнейшая проблема церковной жизни. Считается, что в православии допускается только одна самооценка – негативная. А это неправда, это некая стилизация.
Неотъемлемая часть мужской конституции, про женщин я не скажу, — у мужика должна быть некая профессиональная самоудовлетворённость, ощущение хорошо сделанной вещи – где удача, где нет. Преподаватель может сказать : в 4А мне удался урок, а в 4Б эту тему я провалил. А дети этого не заметили, но у меня есть самоощущение, потому что я профессионал. Монах на молитве может сказать: «Слава Богу, сегодня на вечерне удалось помолиться. Впервые за год». Так вот, надо различать личностную самооценку и профессиональную самооценку. В личностном смысле – я плохой христианин, а в профессиональном – что-то удается. Когда речь идет об исполнении сложной многоэтапной работы, должно быть позиционирование, какую именно часть работы я сейчас исполняю и достиг ли я какого-то успеха или нет.
Есть конкретные, промежуточные, маленькие цели – удалось или нет. Аудитория не заснула – грандиозный успех! Они не разбежались – аллилуйя! Чудо дивное – у них целых три вопроса было в конце! Следующий успех — если кто-то остался и подходит наедине, кто-то пришел еще раз, были ли вопросы потом, и прочее и прочее.
На самом деле большая часть из того, что я рассказывал, вы можете прочитать в моей книжечке «Мои ошибки» или же в печатном виде в книге «Перестройка в церковь», или в ее реинкарнации в виде пяти томов «Разговор со своими».
Наша задача — не привлечь, а оттолкнуть
Первая ваша задача – не привлечь, а оттолкнуть как можно больше людей от Церкви. Я не шучу. Помешать людям креститься по суеверным мотивам, затруднить вход в Церковь. Чтобы человек настаивал. В аудиториях я обычно говорю так: «Ребята, если среди вас есть люди взрослые, но не крещеные, то вы опоздали, потому что взрослый человек может просить о крестинах только в одном случае – если тебя стало тошнить от себя самого, и ты хочешь поменять свою жизнь, тогда да. А не так – подружка сказала, бабушка повелела».
Миссионер – кем быть?
Миссионер должен сам быть шизофреником – когда вы говорите, вы должны слышать себя ушами того, кому вы говорите. Шизофреничность миссионера еще и в том, что надо уметь поддерживать в себе чувство влюбленности в православие. Открывать для себя православие вновь и вновь и радоваться, что реальность православия глубже, интересней и прекрасней, чем я могу себе представить. Умейте собирать мелочи церковной жизни и радоваться им.